— В смысле?
— Дорогуша, ты общаешься с тем, кто притворялся большую часть своей жизни.
— Финч, ты о чем? Что я скрытая лесбиянка?
— Нет, ты что-то темнишь. Кардиганы, напускная скромность, походы в рестораны с Паркером Хейсом… это все ненастоящее. Ты стриптизерша из какого-нибудь городишки или прошла курс реабилитации. Я склоняюсь ко второму.
— Догадки не по твоей части! — Я расхохоталась.
— Так в чем твой секрет?
— Расскажи я тебе, это будет уже не секрет.
На лице Финча появилась озорная улыбка.
— Я тебе свой открыл, теперь твоя очередь.
— Не хочу огорчать, но твоя сексуальная ориентация, Финч, далеко не секрет.
— Вот черт! А я-то думал, вокруг меня сияет загадочная аура сексуальной игривости, — снова затягиваясь, сказал он.
Я поежилась, потом спросила:
— Финч, у тебя с предками все в порядке?
— Мама просто великолепная… С отцом мы много конфликтовали, но сейчас все хорошо.
— А мой отец — Мик Эбернати.
— Кто это?
— Вот видишь? — засмеялась я. — Не так уж и важно, если ты узнаешь, кто он.
— Так кто?
— Ходячие неприятности. Азартные игры, выпивка, дурной нрав… В моей семье это наследственное. Мы с Америкой приехали сюда, чтобы я могла начать с чистого листа, без клейма, отметившего дочь пьяницы-неудачника.
— Невезучий игрок из Уичито?
— Я родилась в Неваде. Там все, чего бы Мик ни касался, превращалось в золото. Когда мне исполнилось тринадцать, удача отвернулась от него.
— Он стал винить тебя.
— Америка много чем пожертвовала, чтобы приехать сюда со мной. И вот я появляюсь здесь и сталкиваюсь лицом к лицу с Трэвисом.
— А когда ты смотришь на Трэвиса…
— Все это слишком знакомо мне.
Финч кивнул и бросил окурок на землю.
— Вот отстой, Эбби.
— Если кому-нибудь расскажешь, то я позвоню мафии. — Я прищурилась. — Я там пару ребят знаю.
— Врешь!
— Хочешь верь, хочешь нет.
Финч с подозрением посмотрел на меня и улыбнулся.
— Ты официально признана самым крутым человеком, которого я знаю.
— Печально, Финч. Тебе стоит чаще бывать на людях, — сказала я, останавливаясь у входа в столовую.
Финч приподнял мою голову за подбородок.
— Все наладится. Я твердо верю, что в жизни не бывает ничего случайного. Тебе удалось приехать сюда, Америка встретила Шепли, ты нашла дорогу на арену и перевернула весь мир Трэвиса Мэддокса с ног на голову. Подумай об этом. — И Финч легонько поцеловал меня в губы.
— Привет всем! — раздался голос Трэвиса.
Он обнял меня за талию, оторвал от земли и поставил рядом с собой.
— Финч, ты последний, из-за кого я стал бы волноваться! — поддразнил Трэвис. — Уступишь мне ее?
Финч приблизился к нему и подмигнул.
— Увидимся позже, конфетка!
Когда Трэвис повернулся ко мне, его улыбка исчезла.
— Ты чего нахмурилась?
Я покачала головой, стараясь пережить прилив адреналина.
— Мне не очень нравится «конфетка». У меня с этим связаны дурные воспоминания.
— Ласковое обращение твоего миссионера?
— Не угадал, — проворчала я.
Трэвис хлопнул кулаком по ладони.
— Хочешь, я пойду и вытрясу из Финча дух? Преподам ему урок? Снаружи, конечно.
Я не сдержала улыбки.
— Если бы я хотела поквитаться с Финчем, то просто сказала бы ему, что продукция фирмы «Прада» вышла из моды. Остальное он сделал бы сам.
Трэвис засмеялся и подтолкнул меня к двери.
— Идем! Я умираю с голоду!
Мы сели за стол вместе, пихая друг друга в бок и щипая. Настроение Трэвиса было таким же приподнятым, как и в тот вечер, когда я проиграла пари. Все за столом, конечно, заметили перемену, а когда Трэвис устроил мини-сражение за еду, внимание на нас обратили и люди, сидящие за другими столиками.
— Словно в зоопарке. — Я закатила глаза.
Трэвис какое-то время смотрел на меня, потом глянул на тех, кто пялился, и встал.
— Я не могу! — закричал он.
Я с ужасом увидела, как все в столовой повернулись в его сторону. Трэвис несколько раз мотнул головой в такт мысленному ритму.
— Нет! — Шепли закрыл глаза.
Трэвис улыбнулся.
— Испытать удовольствия, — пропел он. — Не могу испытать у-до-воль-ствия. Я пробовал, и пробовал, и пробовал, и пробовал… — Под всеобщими удивленными взглядами он забрался на стол. — Я не могу, нет, я не могу![11]
Он указал в сторону футболистов, сидевших в конце стола, они улыбнулись и в унисон прокричали:
— Я не могу, нет, я не могу!
Вся столовая стала отбивать ритм.
Трэвис поднес ко рту кулак и пропел:
— Когда я еду в своей тачке, по радио чувак бубнит… о бесполезных новостях! Чтобы разжечь мое воображение! Я не могу, нет, я не могу! О нет, о нет, о нет! — Он протанцевал мимо меня, подпевая в воображаемый микрофон.
Вся столовая единогласно распевала:
— Хей, хей, хей!
— Так я говорю! — пропел Трэвис.
Он слегка дернул бедрами, и столовая наполнилась девичьим свистом и визжанием. Трэвис снова прошел мимо меня и исполнил куплет в противоположной стороне комнаты, а футболисты подпевали ему.
— Я помогу тебе! — закричала какая-то девчонка.
— Ведь я пробовал, и пробовал, и пробовал… — пропел он.
— Я не могу, нет, я не могу! Не могу, нет, не могу! — подпели его бэк-вокалисты.
Трэвис остановился передо мной и подался вперед.
— Когда я смотрю телик, чувак там бубнит… какой белой станет рубашка моя! Он не мужик, ведь он не курит тех сигарет, что и я! Я не могу, нет, не могу! О нет, о нет, о нет!