— Видит бог, я не знаю, Манетт. Если Ян платил Вивьен, это могло быть только по одной причине: он хотел меня защитить от чего-то. Она могла связаться с ним, чем-то угрожать?.. я просто не знаю.

— Возможно, она угрожала рассказать маме? Как Миньон. Миньон ведь именно это делает, так? Угрожает рассказать обо всём маме, если ты перестанешь оплачивать всё, что ей хочется, так? А что бы мама сделала, если бы узнала?

Файрклог повернулся к дочери лицом, и Манетт впервые подумала о том, что отец стал выглядеть стариком. Хрупким, готовым вот-вот сломаться.

— Твоя мать была бы просто убита, милая, — сказал он. — И после всех этих лет мне хотелось бы оградить её от такого испытания.

Тим видел Грейси из окна. Она прыгала на своём батуте, и это продолжалось уже с добрый час; она всё прыгала и прыгала, с невероятно сосредоточенным видом. Время он времени она падала на попу и скатывалась с батута, но тут же забиралась на него снова и продолжала подпрыгивать.

Немного раньше Тим заметил её в саду за домом. Она копалась в земле, и Тим заметил стоявшую рядом с ней на земле маленькую картонную коробку, перевязанную красной лентой. Выкопав достаточно широкую и глубокую ямку, Грейси опустила в неё коробку и засыпала землёй. Излишки земли она собрала в ведёрко и аккуратно рассыпала её по саду, хотя в это время года сад пребывал в полном запустении, и в такой аккуратности совсем не было необходимости. Но прежде чем убрать лишнюю землю, Грейси опустилась на колени и скрестила руки на груди: правый кулак к левому плечу, левый — к правому, голова склонена вбок… Тиму пришло в голову, что сестрёнка немного похожа на одного из тех ангелов, которых можно видеть на старых викторианских кладбищах, и тут он догадался, чем занималась девочка. Она хоронила Беллу, устроив настоящее прощание по кукле.

Но ведь Беллу можно было починить. Тим, конечно, здорово постарался, ломая её, но руки и ноги можно было прикрепить на место, а царапины закрасить… Но Грейси ничего такого не захотела и не захотела видеть Тима, когда он вернулся из Брайан-Бек, мокрый насквозь. Переодевшись, пошёл к Грейси и предложил заплести ей французские косички, но она и слушать его не хотела.

— Не трогай меня и не трогай Беллу, Тимми! — вот и всё, что она сказала.

И она не казалась грустной — просто не желала иметь с ним дела.

После похорон куклы Грейси отправилась на батут — и с того момента прыгала на нём. Тиму хотелось остановить сестрёнку, но он не знал, как это сделать. Он подумал о том, чтобы позвонить матери, но тут же отказался от этой мысли. Тим знал, что скажет мать: «Она сама перестанет прыгать, когда устанет. И я не собираюсь тащиться в такую даль просто ради того, чтобы снять твою сестру с батута. А если тебе надоело на неё смотреть, попроси Кавеха, чтобы он её оттуда снял. Он будет только рад возможности поиграть в родителя». И она бы сказала всё это ворчливым, раздражённым голосом. А потом отправилась бы к этому идиоту Уилкоксу, потому что он — подходящий мужчина. Так она смотрела на вещи. Чарли Уилкоксу она нравилась, значит, он был хорош. А если мужчина не хотел иметь с ней дела, как отец Тима, то он был просто куском дерьма. Ну, в общем-то так оно и было. Его отец был дерьмом, и Кавех тоже, и теперь Тим убедился в том, что и все остальные ничуть не лучше.

Когда он вернулся в дом после купания в пруду с утками, Кавех пришёл следом за ним и всё пытался с ним заговорить, но Тим и смотреть не желал в его сторону. Уже то было слишком плохо, что этот грязный тип хватал Тима своими лапами. А ещё и разговаривать с ним… Нет, ни за что.

Но ещё Тим думал и о том, что Кавех мог бы уговорить Грейси слезть с батута. Что Кавех мог бы уговорить Грейси позволить Тиму выкопать куклу и отвезти её в Уиндермир, отдать в ремонт. Девочке нравился Кавех, потому что это ведь была Грейси. Ей всё нравились. Так что она бы его послушала, ведь так? Кроме того, Кавех никогда её не обижал, если, конечно, не считать того, что разрушил её семью.

Да Тиму и самому хотелось поговорить с Кавехом. Ему бы нужно было спуститься вниз, найти его и сказать, что Грейси уже давно прыгает на батуте. Но если бы он это сделал, Кавех вполне мог бы сказать, что ничего нет плохого в том, что девочка прыгает на батуте, в конце концов, батуты для того и предназначены, разве нет? И разве не потому был поставлен этот батут, что Грейси нравится на нём прыгать? И Тиму пришлось бы объяснять, что это продолжается уже с час и что Грейси, скорее всего, делает это потому, что ей очень плохо. А Кавех мог бы сказать вполне очевидную вещь: «Мы ведь оба знаем, почему ей плохо, так, Тим?»

Но Тим не хотел причинять сестрёнке боль. В том-то и состояла проблема. Он не хотел доводить Грейси до слёз. Она была единственным человеком, действительно имевшим для него значение, и для него было достаточно уже того, что она находилась рядом. Тим ведь совсем не думал о том, что будет после того, как он схватит Беллу и оторвёт ей руки и ноги. Ему просто хотелось сделать что-то такое, чтобы выплеснуть кипевшую внутри боль. Но разве Грейси поняла бы это, если её саму ничто не мучило? Она могла увидеть только внешнюю подлость его поступка…

Грейси на мгновение прекратила прыжки. Тим видел, что она очень тяжело дышит. И ещё он заметил в ней нечто новое, что заставило его вздрогнуть. У неё начала набухать грудь, и крошечные соски приподнимали трикотажную ткань её футболки.

От этого Тиму стало невероятно грустно. У него на несколько мгновений всё затуманилось перед глазами, а когда туман рассеялся, Грейси уже снова прыгала. И теперь Тим следил за её крошечными грудями. Он понял, что нужно что-то предпринять.

Он снова спросил себя, насколько бессмысленно было бы звонить их матери. То, что у Грейси начала появляться грудь, значило: она нуждается в помощи матери… Например, та должна отвезти её в город и купить ей детский бюстгальтер, или что там носят маленькие девочки, когда начинают созревать… Теперь ведь дело было не только в том, чтобы согнать Грейси с этого проклятого батута, разве не так? Именно так, но ведь и то правда, что Найэм отнеслась бы к новости точно так же, как она относилась ко всему остальному. Сказала бы: «Поговори с Кавехом. Кавех разберётся».

Всё связывалось в один тугой узел, и с какими бы проблемами взросления ни столкнулась Грейси, ей, скорее всего, придётся решать их без помощи матери, потому что Тим был абсолютно уверен только в одном: если Найэм Крессуэлл и строит какие-то планы относительно своего будущего, в эти планы не входят дети, рождённые от мерзкого мужа. Так что всё ложилось на Тима или на Кавеха. Или на них обоих. Им придётся помогать Грейси стать взрослой.

Тим вышел из комнаты. Кавех был где-то в доме, и Тим рассудил, что этот момент не хуже любого другого подходит для того, чтобы сообщить ему о необходимости поездки в Уиндермир и покупки необходимых вещей. Если они этого не сделают, мальчишки в школе начнут дразнить Грейси. Да и девочки вполне могут к ним присоединиться. А от поддразниваний недалеко и до драк, это Тим отлично знал.

Спускаясь по лестнице, он услышал голос Кавеха. Тот доносился вроде бы из гостиной. Дверь туда была прикрыта, но на пол изнутри падала полоса света, и Тим слышал, как постукивает кочерга по решётке камина.

— …вообще-то не входит в мои планы, — вежливо сказал кому-то Кавех.

— Но ты ведь не можешь думать, что останешься здесь теперь, после смерти Крессуэлла.

Тим узнал голос Джорджа Коули. И сразу понял, о чём они говорят. «Остаться»… конечно, речь шла о ферме Брайан-Бек. Джордж Коули должен был воспринять смерть отца Тима как шанс избавиться от соседа и купить ферму. Но Кавех явно не был с ним согласен.

— Могу думать, — ответил он.

— Что, собираешься разводить овец, да?

Коули явно развеселила подобная идея. Он, наверное, представил себе, как Кавех топчется по двору фермы, в светлых брюках и лавандовом жилете, гоняясь за овцами…

— Я вообще-то надеялся, что вы будете арендовать землю, как было до сих пор, — сказал Кавех. — До сих пор это ведь всех устраивало. И не вижу причин что-то менять. Кроме того, земля здесь достаточно дорогая, если уж говорить о продаже.

— А ты думаешь, что у меня и денег-то нет, чтобы её купить, — сделал вывод Коули. — Ну, а ты-то