От этого Дебора буквально пришла в ужас: получалось, что она подставила Алатею и Николаса Файрклога, и она спросила, о какой истории говорит Зед.

— Два человека хотят заплатить женщине немного больше, чем полагалось бы заплатить, за то, что она станет суррогатной матерью для их ребёнка, — напомнила она. — Но сколько таких людей в стране? Сколько людей, не имеющих близких друзей или родственников, готовых вынести тяготы суррогатного материнства даром, просто из сострадания? Это глупый закон, и писать тут не о чём!

Однако Зед Бенджамин и на это смотрел иначе. Он заявил, что темой для статьи является как раз закон сам по себе. Из-за него появляются отчаявшиеся женщины, которые ищут отчаянные средства.

— Прости, что так говорю, но я не думаю, что «Сорс» заинтересуется темой деторождения, — возразила Дебора.

— Посмотрим, — многозначительно произнёс репортёр.

Они расстались у входа в гостиницу. Дебора устало вошла внутрь, и тут же ей был вручён запечатанный конверт, на котором красовалось её имя. А почерк был знаком ей уже много лет, ещё с тех пор, когда Томми изучал фотодело в Калифорнии.

Послание было коротким: «Деб, что я могу сказать? Томми». И это действительно было так. Что бы он мог сказать? Дебора лгала ему, она не ответила на его звонок, и теперь Томми был расстроен из-за неё так же, как Саймон. Как она всё запутала…

Дебора отправилась в свой номер и начала собирать вещи, одновременно обдумывая все свои последние поступки. Прежде всего, она огорчила брата Саймона, Дэвида, резко отказавшись даже думать об открытом усыновлении, которое он старался устроить исключительно из желания помочь им. Потом — Саймон, которого она просто оттолкнула от себя, и лишь потому, что не хотела уезжать из Камбрии, когда уже было ясно, что их дело — то есть помощь Томми в расследовании смерти Яна Крессуэлла — было закончено. И, наконец, была ещё и Алатея Файрклог, чьи надежды на суррогатную мать были, скорее всего, разрушены, потому что Дебора вмешалась в чисто личное дело, хотя эта женщина хотела только того, чего хотела и сама Дебора: произвести на свет ребёнка.

Дебора прекратила сборы и села на кровать. Она задумалась о том, что в последние годы её жизнь слишком часто подчиняется тому, над чем Дебора не властна. Не в её силах было добиться исполнения собственных желаний. Она ничего не могла сделать для того, чтобы стать матерью, и это потому, что она слишком сильно хотела ею стать. Наверное, и Алатее Файрклог пришлось пройти через то же самое…

Теперь наконец Дебора поняла, почему эта латиноамериканка так испугалась её появления и так не хотела разговаривать с ней. Алатея с мужем договорились об оплате за вынашивание ребёнка для них, и насколько могла понять Алатея, Дебору послали в Камбрию из лабораторий Ланкастерского университета, чтобы разнюхать всю правду о договоре между Алатеей и Люси Кеверни, прежде чем начнутся процедуры, необходимые для суррогатной беременности. А таких процедур должно быть множество, в этом Доротея не сомневалась. И никто не собирался их проводить, пока учёные и доктора не убедятся, что тут всё чисто. Именно так Дебора представляла ход мыслей Алатеи.

Вот и получалось, что Дебора преследовала несчастную женщину с самого момента своего появления в Камбрии, хотя они обе мучились одним и тем же желанием получить то, что так легко даруется другим женщинам, что многие женщины даже называют «ошибкой»…

Дебора осознала, что должна бы принести извинения за свои поступки в последние несколько дней везде, где только она бывала. И начать приносить эти извинения следовало с Алатеи Файрклог. Она твёрдо решила, что должна это сделать, прежде чем покинет Камбрию.

Почти всё, что Зед наговорил рыжей из Скотленд-Ярда, было полной ерундой, и он прекрасно это осознавал. Высадив женщину возле гостиницы, Зед не стал возвращаться в Уиндермир. Вместо того он проехался по центральной дороге Милнторпа к тому месту, где она пересекалась с улицей, шедшей с востока на запад, вдоль торговой площади, остановился возле серого жилого дома и вышел из машины.

Некоторое время Зед просто бесцельно бродил туда-сюда, потом наконец подошёл к газетному киоску и купил последний выпуск «Сорс». Держа его под мышкой, он отправился к закусочной, которую увидел неподалёку; там в основном готовили рыбу и жареную картошку, но в витрине красовался ещё и пирог с олениной.

Зед взял себе двойную порцию трески с картошкой и апельсиновую «Фанту». Устроившись за столиком, он развернул «Сорс», чтобы просмотреть передовицу и, главное, подпись под ней.

Конечно, это был Мишель Корсико. Статья была буквально ни о чём, полная ерунда: какой-то дальний родственник королевской семьи произвёл на свет младенца смешанной крови, фото прилагается. Это была девочка пяти лет от роду. Она была хорошенькой, как большинство полукровок, и явно собрала все лучшие гены своих родителей. Её отец никак не мог претендовать на трон, разве что и нынешняя монархическая семья, и абсолютное большинство её родни разом оказались бы на корабле где-нибудь в Атлантике и налетели бы на айсберг, и эта мелкая деталь вообще-то лишала статью пикантности. Но такой факт явно не имел значения для Мишеля Корсико, или, скорее, для Родни Аронсона, который решил отдать под статью первую полосу, независимо от того, насколько незначительной была фигура королевского родственника.

Первая страница предполагала, что это должно быть главным разоблачением года, десятилетия, возможно, даже века, и уж «Сорс» постарался выжать из темы всё, как последнюю каплю молока из вымени подыхающей коровы. Родни оформил статью по всем правилам: трёхдюймовый заголовок, зернистое фото и так далее, крупная подпись Мишеля, продолжение на восьмой странице — хотя как раз это говорило о том, что Родни на самом деле думал о предложенной читателям сенсации, потому что восьмая страница — это слишком далеко. И, конечно, там уже шла речь о совсем неинтересном прошлом матери ребёнка и ещё менее интересном прошлом дальнего родственника королевской семьи, который, в отличие от большинства членов этой семьи, хотя бы родился с приличным подбородком.

Разумеется, таблоид был осторожен, всё-таки политическая корректность была последним криком моды. Но на самом деле предлагать подобное публике можно было, только не имея вообще ничего приличного. И Зед пришёл к выводу, что Родни испытывает острую потребность в настоящей теме.

Зед рассудил, что это, похоже, даёт ему неплохой шанс самому очутиться на первой полосе, если он как следует скомпонует собранные в Камбрии факты. Поэтому Зед отодвинул газету, сдобрил свою рыбу солодовым уксусом, открыл «Фанту» и начал разбираться в том, что ему теперь было известно о Николасе Файрклоге и восхитительной Алатее.

Факты, конечно, были на первый взгляд аппетитными. Детектив из Скотленд-Ярда рыскает по Камбрии. Николас Файрклог и его жена собираются заплатить некоей женщине куда больше, чем то допустимо… но хотя это и незаконно, статью из этого не слепишь. А суть-то как раз была в том, как превратить всё это в сенсацию или хотя бы в статью не хуже, чем о незаконном отпрыске дальнего родственника королевской семьи.

Зед и так и эдак рассматривал возможности, перебирая детали, из которых следовало сложить эффектное целое. Итак, у него имелись яйцеклетки, сперма, мужчина, женщина, ещё одна женщина и деньги. Чьи яйцеклетки, чья сперма, что за мужчина, что за женщина и чьи деньги? Тут возможны были варианты.

Может быть, яйцеклетки несчастной Алатеи оказались недостаточно хороши (а бывает ли так?), чтобы выполнить свою задачу, и нужно было искусственно заменить их (или как это называется?), чтобы они встретились с ясно чем Николаса? Ну да, если её собственные яйцеклетки недостаточно хороши, необходимо воспользоваться чьими-то ещё. Но Ник и Алатея не хотят, чтобы об этом узнали в семье, потому что… почему? Наследство? Что говорят о таких случаях законы о наследстве? Но наследство тут в любом случае должно быть замешано, и речь не только о производстве оборудования для ванных комнат и туалетов… упоминание о которых может превратить статью в нечто очень смешное, но похвалят ли за это на Флит-стрит? А может быть, сперматозоиды Николаса не годятся в дело? В конце концов, многие годы