крайней мере, она решила, что это первое причастие, потому что Сантьяго стоял в ровном ряду мальчиков в тёмных костюмах и девочек в белых платьицах, и всем им было на вид лет по восемь, то есть подходящий для католической Аргентины возраст. Но вот место, да и вообще статья о первом причастии показались Барбаре странными. Она принялась продираться сквозь текст с помощью словаря и наконец уловила главное: в городе сгорела церковь, и детям пришлось принимать первое причастие в городском парке. Или что-то вроде того. Церковь могла быть разрушена и в результате наводнения. Или землетрясения. Или же её сожрали термиты. В общем, было слишком трудно разбирать текст по одному слову.

Барбара внимательно изучила фотографию детей, рассматривая каждую из девочек. Она взяла ту фотографию Алатеи, которую раздобыла в Интернете, и стала сравнивать её с каждой из девочек. Их имена значились под снимком, и их было всего пятнадцать; и конечно, Барбара могла отыскать в Интернете след каждой из них, но это заняло бы много часов, а у неё этих часов не было, потому что рано или поздно суперинтендант Ардери должна была вернуться, и если бы она обнаружила, что Барбара не трудится в поте лица, сравнивая показания свидетелей вместе со служащим уголовного суда, Барбаре это дорого обошлось бы.

Барбара подумала о том, чтобы выбрать наиболее подозрительную из девочек и проследить её дальнейшую жизнь. Но и на это нужно было много времени, к тому же Барбара не обладала всё-таки таким уж искусством плавания в Интернете. А потому она вернулась на след Сантьяго, потому что, если даже он и не дал бы ей ничего, всё равно у неё оставался один лишь Диего.

Она нашла ещё одну фотографию Сантьяго, где он был уже постарше и играл Отелло в одноимённой пьесе, весь перемазанный чем-то чёрным. И, наконец, нашлась фотография Сантьяго в составе школьной футбольной команды, выигравшей какой-то приз. И больше — ничего. Так же, как Анхель после автомобильной катастрофы, он исчез с экранов радаров. Как будто эти мальчики, достигая раннего юношеского возраста, переставали интересовать местных газетчиков, поскольку не принимали каких-то важных решений, например, не заявляли, что желают стать священниками или дантистами. Или же они доказывали свою непригодность к политической карьере и не могли идти по стопам отца. Потому что он-то, в конце концов, был именно политиком и имел склонность демонстрировать свою семью в годы выборов, чтобы показать избирателями, как они все дружны.

Барбара и об этом подумала: семья, политика, избиратели. Подумала об Анхеле. Подумала о Сантьяго. Ещё раз рассмотрела каждую фотографию, на которой они присутствовали, и остановилась на той, где изображалось первое причастие в парке. И наконец снова выложила на стол фотографию Алатеи Файрклог.

— Ну, что тут спрятано? — прошептала она. — Расскажите мне свои тайны, детки!

Но ничего не находилось. Ряд нулей уходил в бесконечность.

Барбара выругалась вполголоса и потянулась к «мышке», чтобы заняться поисками Диего, последнего из братьев. Но тут она бросила ещё один взгляд на снимок футбольной команды, потом на Отелло. А с него перевела взгляд на фото Алатеи Файрклог. Потом на снимок Алатеи рядом с Монтенегро. Потом вернулась к первому причастию. Потом перебрала фотографии Алатеи в качестве модели. Она снова и снова пересматривала эти фотоснимки, заглядывая сквозь время, заглядывая в прошлое, возвращаясь к тому кадру, который нашла первым. Она изучала их… И наконец увидела.

Не сводя глаз с монитора, Барбара потянулась к своему мобильнику и набрала номер Линли.

— А её можно заставить? — спросила Манетт у Фредди.

Они на приличной скорости ехали через Лит-Вэлли, и за рулём сидел Фредди. Они как раз повернули к юго-западной части долины, где по обе стороны дороги за сложенными из камня стенами расстилались изумрудные поля, а за ними поднимались вверх склоны холмов, на плечах которых возлежали шали серых облаков. Вокруг клубился лёгкий туман, что было вполне естественно для нижней части долины. Похоже, что к концу дня туман должен был основательно сгуститься.

Манетт была погружена в мысли, вспоминая их разговор с Найэм Крессуэлл. Она пыталась разобраться в том, как умудрилась совершенно ничего не понять в Найэм, зная её столько лет.

Но Фредди, похоже, думал о чём-то другом, не имеющем отношения к Найэм, потому что он бросил взгляд в сторону Манетт и спросил:

— Кого?

— Найэм, Фредди! Кого же ещё? Можно её как-то заставить снова забрать детей?

На лице Фредди отразилось сомнение.

— Я не знаю, как регулирует закон отношения родителей и детей. Но в любом случае, подруга, как здесь можно привлечь закон?

— Ох, боже, я не знаю! Но мы должны хотя бы узнать, какие тут есть возможности. Потому что от одной мысли о том, что она просто бросила Тима и Грейси… особенно малышку Грейси… Боже, Фредди, неужели она собралась отдать их в какой-нибудь приют? Может она это сделать? Неужели никто не в силах заставить её…

— Адвокаты, судьи, социальные работники, да? — спросил Фредди. — И как всё это подействует на детей, ты представляешь? Тим и так уже в жутком состоянии из-за этой школы Маргарет Фокс и всего остального. И осмелюсь предположить, что, если суд обяжет его мамочку забрать его домой, бедный парень окончательно свихнётся.

— Может, тогда мои родители? — предположила Манетт. — Мама же строит такой огромный сад для игр… Мама с папой могли бы взять их к себе. У них и места достаточно, и детям понравилось бы жить рядом с озером.

Фредди сбросил скорость. Впереди стадо овец перебиралось из одного загона в другой, как это частенько бывало в Камбрии: овцы топтались прямо посреди дороги, их подгоняла овчарка колли, а фермер неторопливо шагал рядом. И всё это происходило очень, очень неторопливо.

Фредди повёл машину совсем медленно. И сказал, поглядывая на Манетт:

— Тим уже вышел из того возраста, для которого предназначен сад, а? Да и в любом случае теперь, когда выплыла на свет вся эта история с Вивьен Талли, поселить в Айрелет-холле детей… ну, это было бы так, что хуже и не придумаешь.

— Ну да, ты прав, конечно. — Манетт вздохнула. Она подумала обо всём том, что за последние двадцать четыре часа узнала о своих родителях, и прежде всего об отце. — Как ты полагаешь, что она собирается теперь делать?

— Твоя мать? — Фредди покачал головой. — Понятия не имею.

— Знаешь, я вообще никогда не понимала, чем папа сумел её привлечь. И уж поверь, даже гадать не берусь, что могла увидеть в нём Вивьен Талли. Или продолжает видеть — ведь похоже на то, что они не расставались много лет. Что она могла найти в нём такого привлекательного? Это ведь не могут быть деньги. Все деньги принадлежат маме, а не ему, так что если бы они развелись, то он, конечно, что-то получил бы, но уж никак не слишком много. То есть я хочу сказать, он, конечно, всегда имел доступ к деньгам, и Вивьен, возможно, даже и не знала, что они ему не принадлежат?..

— Конечно, вряд ли она не задумывалась о деньгах, когда дело касалось твоего отца, — ответил Фредди. — Наверное, тут ещё сыграла роль его самоуверенность. Женщины любят это качество в мужчинах, а твой отец всегда был бесконечно уверен в себе. Могу поспорить, именно это и привлекло в нём твою мать.

Манетт искоса посмотрела на него. Фредди продолжал наблюдать за овцами на дороге, но уши его выдали. Они говорили больше, чем взгляд, и потому Манетт вопросительно произнесла:

— И?..

— А?

— Насчёт самоуверенности.

— Да. Верно. Я всегда в этом смысле восхищался твоим отцом. Если честно… мне бы хотелось хоть немного быть на него похожим.