всем возможным фанатизмом и службу эту почитают за великую честь.

— Странно. Новые люди, особенно в личной охране, всегда должны вызывать опасение: откуда появились, почему пришли к нему, каково их отношение к нацизму и какова их родословная? Причем особую бдительность следует проявлять сейчас, когда германская армия постепенно начала терять вкус побед.

— Терять «вкус побед», — изобразил некое подобие улыбки Скорцени. — А ведь она и в самом деле стала катастрофически терять его.

— Достаточно взглянуть на карту боевых действий, чтобы убедиться в этом.

— Тем не менее подобных новичков, «людей со стороны», фюрер не опасается. Он видит в них таких же романтиков нацизма, каким в начале своего восхождения был сам, и большинство тех, кто с ним начинал.

— Он прав. Я знал многих членов «Русского фашистского союза», организации, существующей в Маньчжурии. Там действительно есть немало не только сторонников, но и истинных романтиков, и даже фанатиков, арийского движения. Если бы их перебросить сюда, арийское движение Германии получило бы немало свежей крови, силы и энергии.

— Возможно-возможно, — задумчиво проговорил Скорцени. Появление в рейхе свежей славянской крови, в общем-то, его не воодушевляло. — Пока что фюрер опасается тех людей, которые давно служат ему, но, потеряв веру в идеи рейха, вынашивают планы о его свержении и даже убийстве.

Фон Тирбах промолчал. Он плохо знал ситуацию, которая складывалась в кабинетах рейхсканцелярии и вокруг нее, поэтому не брался судить ни о тех, кто уже предал фюрера, ни о тех, кто все еще оставался верен ему.

— Что же касается меня, — сказал барон после минутной паузы, — то я действительно сочту за честь быть личным телохранителем фюрера. Пусть даже всего лишь на время поездки в подземную «СС- Франконию».

— Надеюсь, вы понимаете, что такое соединение обязанностей — телохранителя, адъютанта и офицера связи — мотивируется желанием максимально сузить число сопровождающих лиц?

— Что совершенно очевидно.

— Ибо таково стремление самого фюрера.

— Фюрер, как всегда, мудр, а потому прав.

— Кроме того, вы должны знать, что я лично повешу вас на Бранденбургских воротах, если только, не доведи Господь!..

— Не волнуйтесь, я справлюсь, — небрежно бросил фон Тирбах. Причем Скорцени обратил внимание, что никакого особого впечатления это новое назначение на германо-роса не произвело. Словно речь шла о назначении в обычный армейский наряд.

— Тоже уверен, что справитесь. Тем более что в числе сопровождающих фюрера лиц совершенно случайно окажусь я, а также мой недостойный столь высокой чести адъютант, уже известный вам гауптштурмфюрер Родль.

— То есть отныне я буду служить в отделе диверсий Главного управления имперской безопасности, который вы возглавляете, — невозмутимо заключил фон Тирбах.

— Понимаю, что вам не нравится слишком длинное название моего отдела.

— О вас, господин Скорцени, нам рассказывали еще в диверсионной школе в Маньчжурии. Не скрою, кое-что из рассказов воспринималось как легенда. Не верилось, что когда-либо стану служить под вашим началом. Для всякого диверсанта это честь.

— Опять это русское славословие! — саркастически поддел барона обер-диверсант. — В устах германца оно звучит особенно убийственно.

Когда Тирбах вышел, Скорцени еще несколько минут неотрывно смотрел на прикрытую дверь, словно бы ожидал, что в проеме ее вновь появится рослая, но основательно исхудавшая за время диверсионного похода фигура барона.

И хотя вместо маньчжурского стрелка в нем бренно проявился адъютант Родль, «первый диверсант рейха» еще какое-то время продолжал смотреть сквозь него в пространственную безграничность своих, еще не до конца сформировавшихся мыслей.

— Полагаю, вы, как обычно, все слышали и все поняли, Родль? — наконец вспомнил он о терпеливо ожидавшем своего часа гауптштурмфюрере.

— Мне ясно, что барон фон Тирбах будет назначен личным телохранителем лжефюрера. Не догадываясь при этом, что охраняет не настоящего фюрера, а всего лишь его «имперскую тень».

— Он уже назначен этим телохранителем, Родль.

— То есть до конца всей этой инспекционной поездки он так и не узнает, что на самом деле перед ним — всего лишь «имперская тень»?

— Не имеет права знать этого, Родль, не имеет! Даже если со временем фон Тирбаху каким-то образом станет известно, что как раз в это время фюрер пребывал в «Вольфшанце», в рейхсканцелярии в Берлине, или на даче у Сталина, — вы, лично вы, Родль, обязаны будете убедить его, что это всего лишь бред. Или что в это время не здесь, а там находился двойник фюрера, скрывая таким образом от любопытствующих сам факт поездки истинного вождя в «СС-Франконию». В целях безопасности, естественно.

— Словом, барон фон Тирбах должен искренне верить, что охраняет не двойника, а фюрера.

— В окружении лжефюрера он как раз и будет тем верноподданным, который станет искренне «играть короля».

— Абсолютная чистота эксперимента, — понимающе кивнул Родль.

— Непорочная девственность величайшего в истории рейха эксперимента — так будет точнее. Того эксперимента со лжефюрером, который — кто знает — со временем, уже после поражения в войне, может быть успешно повторен, скажем, в Испании, а еще лучше — где-нибудь в Парагвае или в Аргентине.

— В таком случае вам, господин штурмбаннфюрер, не стоило бы принимать участие в этой поездке.

— Это все равно, что потребовать от режиссера не присутствовать на премьере поставленного им «Гамлета»! — интеллигентно возмутился Скорцени.

— Но тогда вам тоже придется оказывать знаки внимания лжефюреру Зомбарту! — На испещренном ранними морщинами лице Родля вырисовался неуемный ужас. — Что всегда крайне… неэстетично, — с трудом подыскал он нужное, причем самое мягкое в подобной ситуации, выражение.

— Вспомните восточную мудрость, Родль: «Когда не можешь изменить сами обстоятельства, следует изменить свое отношение к ним». С этой минуты вы должны забыть о существовании человека, точнее, о существовании двойника фюрера по имени Зомбарт. Подобно тому как, обливаясь слезой по поводу душевных страданий Отелло, которому с таким трудом удалось задушить опостылевшую Дездемону, вы обязаны забыть, что на самом деле на сцене зверствует не Отелло, а некий провинциальный актеришко по имени Гофман.

— Уже забыл, — решительно повертел головой адъютант.

— Там, в «СС-Франконии», с нами будет фюрер. Личной персоной. С инспекционной поездкой. Суровый и карающий фюрер.

— Ибо на то он и фюрер, — богобоязненно подтвердил адъютант.

— Правда, мы с вами задержимся в «Регенвурмлагере» недолго. Что вызовет у лжефюрера вздох облегчения.

— Как всякий раз вызывает этот вздох у настоящего фюрера, — вежливо напомнил ему Родль, — как только мы исчезаем с глаз.

— Какой же вы отпетый негодяй, Родль! — умиленно глядя ему вслед и широко улыбаясь, покачал головой Скорцени, в который раз убеждаясь, что уж с кем-с кем, а с адъютантом на этой войне ему повезло. Чего нельзя сказать о многих других окружающих.

— В подобных случаях дипломаты говорят: «И стороны обменялись мнениями по интересующим их вопросам», — молвил Родль уже с порога. — А теперь позвольте заняться подготовкой лжефюрера и его лжетелохранителя к рейду в «СС-Франконию».