Когда останки обнаружат, спишут их на диверсантов, к которым вы, Родан, никакого отношения не имеете.

— Даст бог, спишут, — неуверенно согласился с его версией событий отставной хорунжий.

— И военфельдшер подтвердит, что никто вас этой ночью не тревожил. Власевич, соберите патронташи красноармейцев и знайте, что не только вы умеете добывать трофеи. Мы свой диверсантский паек тоже едим не зря.

Проходя мимо дома хорунжего, Курбатов еще раз увидел Алину. Женская фигура в белом четко выделялась на фоне огромного кедра, под сенью которого только что пролилась кровь.

«Троих убил, и, не доведи Господь, одного зачал. И все это — в одну ночь! Странные случаются все- таки ночи!..» — подумал ротмистр, мысленно прощаясь с молчаливо провожавшей его казачкой.

Ночное нападение на станцию было внезапным и дерзким. Уже в первые минуты боя запылала цистерна с горючим, и казалось, что это горит и плавится не бензин и металл, а сама земля вдруг разверзлась, извергая всепожирающее пламя свое, в котором зарождался кратер нового вулкана.

Бросившись — на удачу — к ближайшему вагону, Курбатов и Тирбах сбили пломбу и обнаружили, что он забит ящиками с гранатами.

— То, что нам нужно! — яростно прорычал Курбатов. — Эй, кто там? Чолданов, Кульчицкий, Тирбах — по ящику — и за мной!

Как только восемь ящиков с лимонками оказались в роще за руинами водокачки, одна из гранат полетела в вагон. И на станции начался настоящий ад.

— Командир, все в сборе! — доложил подполковник Реутов, видя, что к роще приближается последний из группы — Власевич. Он отходил короткими перебежками, ведя прицельный огонь: по людям, вагонам, окнам ближайшего станционного здания. — Пора уходить!

Даже в минуты высшего нервного напряжения, когда все внимание ротмистра было занято боем, он все же успел заметить, что Реутов обратился к нему, употребив слово «командир». До сих пор он, старший по званию, крайне неохотно признавал сам факт старшинства Курбатова.

— Быстро разобрали гранаты! — скомандовал ротмистр. — Обходим станцию и вдоль железной дороги движемся на Читу. Пусть считают, что мы ушли в лес или возвращаемся к границе.

Последние слова его взорвались вместе с цистерной. Сразу же вспыхнуло еще несколько соседних цистерн и вагонов, а взрывы перемежались с ревом паровозных гудков.

— Этими взрывами мы наверняка подняли на ноги даже атамана Семенова, — хищно улыбнулся подпоручик Власевич, заталкивая в рюкзак последние оставшиеся лимонки.

— Имея столько гранат, мы поднимем на ноги даже кремлевского абрека Сталина, — проворчал Иволгин, разбрасывая ящики в разные стороны, чтобы затруднить поиски следов, если красные вздумают пустить овчарок.

Уходя, они видели, как взорвалась еще одна цистерна, и двое путейцев или солдат, пытавшихся отцепить ее, уже пылающую, от остального состава, тоже вспыхнули двумя живыми факелами. В ужасе они метнулись в сторону диверсантов, и группа маньчжурских легионеров, забыв об оружии, убегала от них, словно от гнева Господнего.

— Власевич, сними их! — на ходу крикнул Курбатов.

— Не стоит выдавать себя.

— Я сказал: сними их, прояви милосердие!

— К черту милосердие! — процедил подпоручик, тяжело дыша рядом с ротмистром. — Прикажете поджечь еще одного — с превеликим удовольствием.

Остановившись, Курбатов несколько секунд наблюдал, как двое обреченных с нечеловеческими воплями катаются по луговой траве рядом с насыпью, и прошелся по ним автоматной очередью. Один обреченный вскочил, другой продолжал кататься, взывая к людям и Богу.

— Только ради вас, ротмистр. Чтобы не мучились муками душевными, — вернулся к Курбатову Власевич. И, стоя плечо в плечо, они еще раз ударили по горящим.

На рассвете, достигнув перевала невысокого хребта, они увидели внизу, в долине, редкие огни просыпавшегося города. Это была Чита.

— Рим у ваших ног, великий вождь Аттила, — задумчиво продекламировал барон фон Тирбах. — Да только в Вечный город Аттила, как известно, не вошел.

— Несостоявшаяся столица Забайкальской империи атамана Семенова, — проворчал Иволгин. — Впрочем, кто знает, — жевал он остатки английской сигары, — могла бы получиться и столица, будь у Семенова иная звезда.

— Нет, господа, — вмешался Реутов. — Не оседлав Кремль, в Чите не отсидеться.

— Тогда в чем дело? — отрубил Иволгин. — На Москву, господа!

Пришло время радиосеанса, и поручик Матвеев настроил рацию. Курбатов получил последнюю возможность доложить Центру о своем существовании. Дальше он шел «вслепую». О его продвижении смогут узнать только агенты трех контрольных маяков, которым он обязан был открыться, оставляя в условленных местах записки. Хотя и на это согласился неохотно. Где гарантия, что по крайней мере два из трех «маяков» не провалены?

Радист Центра сразу же поинтересовался, смогут ли они выйти на связь через пятнадцать минут. Матвеев вопросительно взглянул на Курбатова.

— Сможем, — кивнул тот.

Они оба — радист и командир……… ожидали, что последует какое-то разъяснение, но ожидания оказались напрасными.

— С чем бы это могло быть связано? — недоуменно проговорил Матвеев, когда радист Центра ушел с волны.

Курбатов смотрел на открывшуюся панораму города и молчал. Он простоял так все пятнадцать минут. Сейчас он действительно напомнил себе Аттилу, стоящего на холме перед беззащитным Римом. Возможно, поэтому вновь вспомнились им же сказанные когда-то слова: «У нас больше нет выбора. Мы должны сражаться, как гладиаторы… Всю оставшуюся жизнь нам предстоит прожить убивая».

Он, Курбатов, готовился к такому способу жизни. Отбросить жалость, презреть сантименты, отречься от воспоминаний, преодолеть страх перед смертью. Только тогда в конце рейда он сможет увидеть триумфальную арку Берлина.

— Вдруг нам прикажут вернуться? — почти с надеждой взглянул на ротмистра Матвеев, посматривая на часы. Минуты ожидания истекли.

— Исключено.

— Естественно.

— Что, страшно оставаться в этой стране?

— Погибельная она какая-то. Сама по себе погибельная, да и мы тоже не несем с собой ничего, кроме погибели.

— Отставить, поручик, — резко прервал его Курбатов. — В окопе может быть только одна философия — окопная. Господин Реутов!

— Я, — откликнулся подполковник из-за ближайшей гряды. Он был последним, кто должен был прикрывать убежище, в котором расположились командир и радист. Остальные образовали жиденькое оцепление метрах в пятидесяти ниже перевала.

— Что там со стороны города?

— Ничего особенного. Безлюдье. Следующей будет читинская станция? — приблизился он к Курбатову.

— Вполне возможно. Действуем, исходя из ситуации.

— Лихой вы командир, ротмистр. Это я но чести. Перешли бы мы кордон хотя бы с дивизией — можно