придирчивым тоном потребовал объяснить, откуда взялись такие названия. Этот придира, а также молодой человек с мужественным голосом особенно усердствовали, изощряясь в названиях для двух пальцев и при этом гомерически хохоча. Первый предложил назвать мизинец «шалуном», а соседний с большим палец — «воображалой», поскольку этот выскочка, по мнению некоторых насмешников, был ближе других к тому, чтобы воспроизвести известное движение «пальца независимости». В конце концов было решено голосовать. «Щуп» и «шалун» были приняты.

— А почему «безбилетник»? — спросил еще один зубоскал.

Потому что, ответили ему, этот палец, на первый взгляд похожий на своих соседей, тщетно пытается притвориться одним из них. Вслед за тем поступило предложение называть пальцы обеих ног по-разному. Оно было отвергнуто пятью голосами против двух. Потом возник спор о том, стоит ли называть по-разному оба уха, обе ноздри, обе груди?

— И яйца заодно? — спросила выступавшая раньше девушка с грубым смехом.

Но у меня не хватило терпения следить за развитием этой грандиозной дискуссии. Кажется, у Пеллерена тоже, поскольку, когда я уходил, то услышал, как он снова заговорил о писателях и о необходимости «искоренить это жалкое отродье».

Я решил сделать Эглантине сюрприз. Я быстро дошел до улицы Орлож, миновал статую Мари Ноэль^[45] (чья нежная и трогательная поэзия заслуживала конечно же гораздо лучшего, чем эта кукла из папье-маше) и тут увидел, как из ближайшего переулка выходит мой дядюшка, сияющий и в то же время слегка обеспокоенный, как человек, опасающийся слежки (он оглянулся по сторонам, прежде чем продолжать путь, однако улыбка не покинула его лица, хотя и стала чуть принужденной, когда он заметил меня).

После легкого замешательства, причиной которого, как мне показалось, было дядюшкино беспокойство о том, не заметил ли я, откуда он вышел (но, как оказалось позднее, я заблуждался: он вовсе не собирался скрываться, напротив; дело было всего лишь в том, что я неожиданно отвлек его от размышлений), он тут же пустился в разговоры о том, насколько усовершенствовались модели видеомагнитофонов, но я, должен признаться, поддерживал эту тему довольно вяло. Его предыдущий видеомагнитофон сломался, так что невозможно оказалось вытащить кассету, находившуюся внутри. Призвав на помощь весь свой талант мастера, дядюшка вооружился крестовой отверткой и выкрутил много винтиков, но кассету по-прежнему что-то удерживало. Тогда, с яростью и в то же время, как он сознался, с некоторым удовольствием, усиленным абсолютной неспособностью делать малейшие уступки неодушевленной материи, он принялся бить, ломать, крушить несчастное техническое устройство, сопровождая свои действия злорадным хохотом. Наконец, подобно хирургу былых времен, который, принимая роды, вынул ребенка живым из чрева матери, после чего она умерла от его слишком грубых действий, он извлек неповрежденную кассету (содержания записи я не стал уточнять, но склонялся к мнению, что она была, скорее всего, достаточно похабной) из кучи обломков видеомагнитофона, абсолютно не подлежащего восстановлению — во всяком случае, силами современной техники.

Вскоре после этого дядюшка выбрался в город и купил себе новый видеомагнитофон — более легкий и более дешевый, который собственноручно подключил, но — о ужас! — тот не работал. В частности, он не смог записать передачи любимого дядиного «Канал Плюс». Срочно призванный эксперт из магазина открыл ему тайну: у телевизора, слишком старого, отсутствовал «штепсель Перителя».

— Перителя! Можно подумать, они назвали этот чертов штепсель в честь депутата! «Закон Перителя», «поправка Перителя», «линия Перителя» — звучит как «линия Мажино»!^[46]

Я теперь хорошо подкован в этих делах!

Эксперт охотно согласился забрать видеомагнитофон обратно и ушел, предоставив дядюшку его печальной участи. Теперь ему предстояло самостоятельно отыскать видеомагнитофон «с выходом RF».

— «RF», как «Республика Франция»! Похоже, это старье давно сняли с продажи! Я был уже в двух магазинах, и ни в одном нет этой модели!

Дядюшка не успел спросить меня, не знаю ли я поблизости других магазинов. Но, поскольку я сказал, что спешу, мы расстались.

Мне действительно нужно было успеть купить Эглантине подарок до закрытия магазинов. До обеденного перерыва оставалось совсем немного. Увидев, что ее машина выезжает с парковки перед магистратом, я подбежал к ней, упросил пустить меня за руль: «Тебя ждет сюрприз!» — и отвез в ювелирный магазин Лефорта, на улице Рене Шеффер. Там я объявил, что мне нужны обручальные кольца, это заставило ее расхохотаться. «Ну, до этого дело еще явно не дошло», — сказала она, вновь обретя серьезность, к великому неудовольствию мсье Лефорта, который уже выставил на прилавок многочисленные футляры. «Что касается обручальных, я, разумеется, пошутил, — прошептал я ей на ухо, — но что касается колец, предложение остается в силе!» Эглантина наградила меня долгим поцелуем в губы прямо на глазах у мсье Лефорта, слегка смущенного этим зрелищем, а потом перемерила множество золотых, серебряных, вермелевых колец с нарастающим энтузиазмом, но все никак не могла сделать окончательный выбор.

Я начал выбирать для нее сам: сначала выбрал с одним камнем, потом со множеством камней — она скорее тяготела к изобилию, — потом у меня закружилась голова и возникло такое ощущение, что я погружаюсь в зыбучий песок или поднимаюсь на скоростном лифте на самый верх небоскреба. Мной овладела покупательская лихорадка, и я начал украдкой посматривать на микроскопические этикетки — минимальная цена была 1749 евро за кольцо с двенадцатью бриллиантами, очень тонкой огранки, 0,65 карата, и максимальная — 4843 евро за кольцо, украшенное рубинами, сапфирами, изумрудами и сорока восемью бриллиантами в 1,15 карата — это была величина аванса, который должен был выплатить мне банк «Flow» в конце следующего месяца. К счастью, Эглантина, после недолгого молчания, во время которого она держала неподвижную правую руку на весу и разглядывала ее с выражением глубокой, почти медитативной отрешенности, вдруг быстро опустила руку, резко сняла кольцо и решительно заявила: «Эти дурацкие штуки меня старят!», — заставив ювелира побледнеть. «Во всяком случае, никаких колец!» — добавила она. Затем с сияющим видом спросила:

— Может быть, вделать бриллиант в пупок? Или нет, — тут же ответила она самой себе с загадочной улыбкой. — Когда я буду… Если я буду беременной, он может выпасть!

Я не настаивал. Ювелир тоже. Но, кажется, он вновь обрел надежду, увидев, куда смотрит Эглантина и куда вслед за ней невольно взглянул и я: на небольшое колье со скарабеем, лежавшее в витрине недалеко от входа.

— Египетский амулет счастья, цельное золото, восемнадцать карат, — сказал он, предупреждая наши вопросы, — точное воспроизведение украшения XVIII династии, которое в настоящий момент находится в Лувре.

И прежде чем Эглантина успела что-либо ответить, скарабей уже висел в ложбинке между ее грудей — маленькое золотое пятнышко на фоне матовой кожи, мягко освещенной отблесками круглого зеркала, которое мсье Лефорт незаметным жестом извлек из ящика стола и протянул ей.

— М-м-м… — только и сказала она, и о смысле этого междометия можно было только догадываться.

— Обратите внимание, — произнес ювелир с победным взглядом рыбака, наконец-то подцепившего долгожданную рыбку, — на иероглифы на брюшке скарабея. Они означают «счастье» и «долгую жизнь».

Если бы я только знал, что за «долгая жизнь» ожидает мою бедную подругу, я бы позволил себе горько усмехнуться. Но вместо этого я, достаточно впечатленный, говорил себе, что это украшение словно создано для нее и делает ее еще более желанной. И когда, взглянув мне прямо в глаза с улыбкой, способной, казалось, растопить полярные льды, она дала мне понять, что готова уступить моему нежно- неистовому порыву, на меня нахлынуло ощущение, что, возможно, нет большего счастья, чем любить кого- то и сделать ему подарок, который ему понравится. Словно бы два желания усиливают друг друга, будучи направленными на один и тот же объект. Нет большего счастья, и сравниться с ним может только счастье от появления на свет маленького существа, в чьем единственном хрупком тельце заключено двойное могущество разделенной любви. Но это скорее была идея Эглантины, чем моя.

К счастью, скарабей оказался мне по карману (цена была примерно как гонорар за неделю