В ту ночь мне приснилась Элоиза. Она была моего возраста, но уже была одета в белую рясу. Она сидела за простым деревянным столом рядом с окном и писала письмо. Я невидимкой наблюдала за ней. В углу серой кельи с каменным полом стояла простая кровать с соломенным матрасом. Элоиза дрожала от прохлады утренней зари, тусклый огонек свечи озарял ее слова.

Я заглянула ей через плечо. У нее был аккуратный ровный почерк, каждая буква была идеально выписана.

Ее лицо оставалось непроницаемым, но глаза были печальны. Она дотронулась рукой до груди, как будто каждое слово приносило ей нестерпимую боль. Внезапно Элоиза подняла на меня глаза и в тот же миг превратилась в мою мать. Я проснулась.

Сев в кровати, я попыталась стряхнуть с себя остатки сна. Но картинка не уходила. Судя по небу за окном, было около полуночи. На кровати рядом мирно спал Август, закутавшись в пижаму и не подозревая о моем сне. Я выскользнула из-под одеяла и, подойдя к окну, стала рассматривать Париж. Мы с Августом решили, что между нами пока ничего не будет — я была не готова, — но даже лежать в одной комнате в темноте и перешептываться, пока не уснешь, было здорово.

Дядя должен был приехать через день. Я разговаривала с Гейбом, и он сказал, что после двух крепких мартини — дядя Гарри вообще никогда его не пил — он немного пришел в себя и позвонил моему отцу. Сначала стоял крик, но потом они вроде бы пришли к согласию. Я надеялась, что и я смогу вскоре помириться с отцом.

Париж был таким романтичным, каким я его себе и представляла. Но я хотела найти путь к Элоизе. Сев в мягкое, обитое ситцем кресло в углу, я в какой-то момент вновь задремала.

Спустя пару часов я проснулась. Звонил мой мобильный: это был Этьен, он сообщил, что застрял в пробке и у нас есть время позавтракать круассанами с латте перед поездкой в Нант.

Я разбудила Августа, и мы собрались. Встретившись с Этьеном в холле отеля, мы отправились в путь на его «BMW». Август сел вперед, а я, расположившись на заднем сиденье, задремала. Просыпаясь, я видела за окном потрясающие пейзажи, не похожие ни на одно из тех мест, в которых я когда-либо бывала.

Накануне вечером за ужином Этьен рассказал нам все, что знал. На протяжении нескольких лет Мириам покупала у него разнообразные книги и артефакты, так у них завязалась дружеская переписка. Больше всего ее интересовал Часослов. Во время поисков книги один монах рассказал ему легенду о том, что сохранился Часослов из разрушенного аббатства Элоизы. Но монах не знал, правда ли это или вымысел. Вероятность фальсификации всегда была велика, но Этьен считал, что дело того стоило.

Сидя рядом с водителем, Август задумчиво смотрел в окно.

— Что случилось? — спросила я его.

— Ты не поверишь, если я расскажу.

— Конечно, поверю!

Он наклонился поближе ко мне и тихо заговорил:

— Вчера мне приснился Абеляр.

Клянусь, в машине похолодало градусов на двадцать.

— Что?

Он кивнул и прошептал:

— Он подошел ко мне, он был таким же реальным, как я или ты, Каллиопа. Если бы я не знал, что сплю, подумал бы, что это привидение.

— Ко мне во сне пришла Элоиза.

Он уставился на меня.

— Что у тебя произошло во сне?

— Она писала письмо Астролябу и дала мне его прочитать. А у тебя?

— Он читал молитвы из Часослова. Я подошел и встал рядом с ним на колени, а когда взглянул на манускрипт, понял, что это книга А. Я даже мог прочитать те строки, которые мы уже видели — ту самую из Книги Бытия. Вдруг он схватил мою руку — очень крепко. Я пытался вырваться, но он подтянул меня к себе и прошептал: «Найди ее».

— Кого? Элоизу?

— Не знаю. Думаю да, но не знаю точно. Он точно выглядел спятившим. И он плакал.

Хотя было солнечно, я вся дрожала. Казалось, привидения ведут нас по следу сквозь века.

Несколько часов мы ехали по дороге, пока не достигли Нанта. У меня аж перехватило дыхание — так сильно город потряс меня. Это был портовый городок с повидавшими многое шхунами, пришвартованными у набережной; их высокие мачты отражались в голубизне воды. Собор высился над жителями, словно охраняя их, его шпили взмывали в небо. Я надеялась, что Нант с его зелеными лугами, уютными внутренними двориками и старинными зданиями приведет нас на шаг ближе к сыну, от которого была вынуждена отказаться Элоиза.

Этьен припарковал машину рядом с антикварной лавкой, и мы вышли. Как и в магазине Этьена, здесь была очень сложная охранная система, поэтому мы позвонили и дожидались на улице, пока нас впустят.

Но на этом сходства с парижским магазинчиком закончились. Этот был выполнен в холодном современном стиле, пол выложен мрамором, а на столах под стеклом были выставлены древние рукописи. Я заметила, как Август внимательно рассматривает стеллажи с древними сокровищами.

Книгопродавец — внушительного вида человек в белой накрахмаленной рубашке, черных штанах и цветных подтяжках — встретил нас и стал что-то быстро объяснять Этьену на французском. Периодически я улавливала слова manuscript и livre.

Этьен, который за день до этого был просто образцом галантности, вдруг рассердился. Он повысил голос и стал активно жестикулировать руками. Медленно наступая на продавца, он подошел к нему почти вплотную.

Тот повернулся к нам спиной и ударил кулаком по кассовому аппарату. В ту секунду мне показалось, что стекло витрины сейчас треснет.

Скрестив руки на груди, Этьен не сводил с него глаз. Француз посмотрел на него. Со стороны вся эта сцена больше походила на детскую игру «в гляделки».

Продавец моргнул первым. Всплеснув руками, он закатил глаза и устремился в подсобное помещение. Вернувшись, он сунул бумажку в руку Этьена.

И Этьен с невозмутимым видом подал нам знак следовать за ним и вышел на улицу.

Мы сели обратно в машину и поехали в порт.

— Пойдемте, поговорим на ходу, — сказал он, припарковавшись.