светлой мыслью греческих братьев, 'философа' и воина, разлилась тогда по всем славянским землям. Окрещены были болгары, утвердились в вере сербы, сами жители установили христианство и славянскую церковь в Моравском царстве, простиравшемся от границ Болгарии до Кракова, крестился и чешский народ; от болгар христианство перешло к Руси; от чехов, стоявших уже вне единства Вселенской Церкви, но хранивших еще отчасти самобытность христианской жизни, завещанную Мефодием, приняла его Польша и также, судя по многим признакам, земля Лужицкая. Но здесь это славянское благовестие остановилось. Дар Восточной Церкви, оно было сильно общением с нею, и когда для западных славян это общение пресеклось, когда пало Моравское царство и его место заняли языческие венгры, то должна была прекратиться у них и живая проповедь славянская: чехи уступили германо-римскому формализму, и мысль Кириллова была подавлена во всем западном славянском крае, когда она еще не успела коснуться отдаленной страны Балтийской. Таким образом, к балтийским славянам христианство могло проникнуть уже только из западного источника, через Германию.

В начале IX в., который являет в истории человечества такую великую эпоху, совершилось в западном мире соединение и слияние стихий германской и римской. Германский меч восстановил Западную Римскую империю, и венчание Карла на сан римского императора было торжественным признанием этого соединения. Западный ново-европейский мир осознал себя единым целым, и следствием внутреннего его самосознания, воспитанного под влиянием римских государственных понятий, было стремление к обособлению духовному, к созданию в области религии такого же отдельного единства, как и в области политической. Известно, что Каролинги, в которых воплотилась сила германского племени, возраставшая на римской почве, по мере своего возвышения все более и более содействовали властительным стремлениям пап, и что церковное отторжение Запада началось при Карле Великом и с его явной воли. Западная церковь совпала с западным государством, она воскресила и приняла в себя идею Римской монархии, и хотя образовалось впоследствии несколько романо-германских государств, но церковь держала их в единстве не только религиозном, но и политическом: как папа был духовным главой всего Западного мира, так венчанный папой император был его светским главой... Союз их был таков, что победы меча императорского распространяли область Римской церкви, победы Креста распространяли область империи. Таким образом, покорение саксов Карлом Великим, временное завоевание Дании Оттоном подчинило их Римской церкви, а обращение Польши и Венгрии в христианство дало германским императорам право требовать над ними верховной власти, и это требование долго признавалось. Так построилось это государственное здание Римской церкви, плод самосознания и обособления романо-германского мира и подчинении его правительственным идеям старого Рима. Эта церковь соответствовала, конечно, потребностям Запада того времени (доказательством служит полное слияние Римской церкви со всей его жизнью в средние века), но она утратила свой всечеловеческий характер, и славян, вместо того чтобы привлекать к себе, должна была отталкивать. Приобщаясь к ней, славянин становился не просто членом церкви, исповедником Христовой истины, а подданным государства, которое совпадало с церковью, и народа, на котором было основано здание церковного государства, т. е. подданным Германской империи и народа немецкого, весьма враждебных славянам. Понятно, что славяне не хотели подчиниться христианству, когда оно предлагалось в таком виде, и вооруженной рукой отбивались от церковного Германского государства. Польша, как известно, приняла христианскую веру не от Германии, несмотря на политическую с ней связь, а от чехов, учеников Мефодия; но Польша и Чехия, вступив в общение с западным христианством, должны были покориться верховной власти 'священной' империи, и нужна были двадцатипятилетняя жестокая война под предводительством сильнейшего из древних польских государей, Болеслава Храброго, чтобы восстановить политическую независимость Польши, чехи же никогда не могли избавиться от подданства империи, сколько они ни проливали крови в борьбе с немцами.

LXXXII

Неблагоприятные отношения средневековой римско-католической церкви к балтийским славянам

Если церковное государство, появившееся на Западе, имело такие последствия для тех западных славян, к которым дошло живое слово Кирилловой проповеди, то насколько эти последствия должны были быть бедственнее для балтийских славян, которым христианство предлагалось прямо от Германии, со всей исключительностью, какую придал церкви союз с воинственным и гордым немецким народом и его 'священной' империей.

Нигде эта исключительность, столь противная существу христианской веры, не достигала такой крайности, как в отношениях Германии к балтийским славянам. Другие, прилегавшие к 'священной' империи страны (не говоря, разумеется, о тех землях, которые участвовали в обособлении западного мира и имели с Германией равные права церковного гражданства), отчасти избежали этих крайних последствий совоплощения церкви с Германским государством, или через принятие христианства из другого источника (как Чехия и Польша), или же вследствие племенного родства с Германией, или отдаленности, отвращавшей столкновения с ней, или политического могущества, делавшего ее притязания менее опасными (например Дания, Швеция, Норвегия, Венгрия, Польша). Балтийским же славянам неоткуда было принять христианство, кроме как из Германии; природные враги немецкого народа, они давали ему максимальный повод употребить христианство против них как орудие завоевания и рабства, а своим действительным упорством в язычестве (причины которого нам известны) представляли предлог прикрывать жестокость насильственного обращения и даже истребления - личиной христианской ревности; наконец, своей разрозненностью и внутренней слабостью лишали себя возможности вести равную борьбу с силами Германской империи.

Таким образом, именно на балтийских славянах проявились во всей своей наготе плоды богохульного слияния Божией церкви с мирским государством, произведенного западным миром, и той бесчеловечной исключительности, которую он вследствие этого придал у себя христианской вере.

Разумеется, что славянам-язычникам при таком светском характере христианской веры, как ее понимали и налагали на них немцы, невозможно было отличить ее существенной истины и кротости от случайной жестокости и лжи, которую к ней примешивали людские страсти; да и ослепление было такое, что немцы сами, в отношении к славянам, этого различия тоже как будто не сознавали. Когда приехал к щетинцам проповедник Оттон Бамбергский, вестники отправились от него к старшинам города и стали их уговаривать креститься, подкрепляя свои слова обещаниями и угрозами; но те отвечали: 'Что нам за дело до вас? Мы не оставим законов отцов наших; мы довольны своей верой. У христиан есть воры, есть злодеи, обрубают ноги, выкалывают глаза, всякие злодейства и казни творятся христианином против христианина. Да не будет у нас такой веры!' Такими и тому подобными словами возражали они, прибавляет летописец, и затыкали уши, чтобы не слышать слова. И католические проповедники как бы не находили на это ответа, ибо для них вера слилась с государством, и вина государства падала на веру.

LXXXIII

Исключительность средневековой римской церкви в отношении к языку: отвращение к языку славянскому

Внешним, можно сказать, символом исключительности западного христианства было изгнание народного языка из области религии. Признанный языком церкви, язык латинский лишал народ (особенно в землях нероманских) слова Божия и веры: мы можем представить себе, как трудно казалось балтийским славянам менять свою старинную веру, которую они понимали, на чужую, смысл которой закрывали от них непонятные звуки. Латинская литургия лишь возбуждала в них смех. Замечательно свидетельство древнего летописца: мерзебургский епископ Бозо, наставляя славян в христианстве, просил их, рассказывает Титмар, петь 'Куriе eleison' - диковинные для необразованных людей слова, удержанные, как формула, римской церковью, и славяне, которые, конечно, с благоговением произносили бы родное 'Господи помилуй!' стали издеваться над непонятной формулой и говорили, что их учат петь бессмысленную песнь: 'в кри вольша, в