назад, а не двадцать. Означает ли эта история что-нибудь?

— Возможно, она означает все, — сказала Морейн. Лицо ее было спокойно, но Ранд чувствовал, что за этими темными глазами мысли несутся вскачь.

— Ба'алзамон, — вдруг произнес Перрин. Имя как обрезало всякий звук в комнате. Никто будто и не дышал. Перрин взглянул на Ранда, потом на Мэта, глаза его были странно спокойными и еще желтее, чем раньше. — До сего времени я все гадал, где раньше слышал это название... Око Мира. Теперь я вспомнил. А вы?

— Не хочу ничего вспоминать, — с упрямством заявил Мэт.

— Мы должны рассказать ей, — продолжал Перрин. — Теперь это важно. Больше нам нельзя держать это в тайне. Тебе ведь понятно, а, Ранд?

— Что рассказать? — Голос Морейн был жестким, она, казалось, напряглась для удара. Ее пронзительный взгляд уперся в Ранда.

Отвечать тому ох как не хотелось. И вспоминать не хотелось — не больше, чем Мэту, — но Ранд понимал, что Перрин прав.

— У меня... — Он взглянул на друзей. Мэт кивнул неохотно, Перрин — решительно, но в конце концов оба согласно. Ему не придется остаться перед Морейн в одиночку. — У нас были сны. — Он потер палец, там, куда однажды вонзилась колючка, и вспомнил кровь при пробуждении. Ощущение сгоревшей плоти на своем лице, от которого тошнило, — в другой раз. — Разве что они, может, и не были в точности снами. В них был Ба'алзамон. — Ранд понимал, почему Перрин использовал имя зла: это было легче, чем признать, что в твоих снах, в твоей голове, побывал Темный. — Он сказал... он много чего говорил, но однажды он сказал, что Око Мира никогда не будет служить мне.

Во рту у Ранда стало сухо, как в пустыне.

— Мне он говорил то же самое, — сказал Перрин. Мэт тяжело вздохнул, потом кивнул. Ранд почувствовал облегчение.

— Вы не сердитесь на нас? — спросил Перрин пораженно, и Ранд понял, что Морейн и вправду не выглядела разгневанной. Она разглядывала ребят, но глаза ее были ясными и спокойными, хотя и сосредоточенными.

— Больше на себя, чем на вас. Но я же просила рассказывать, если у вас будут необычные сны. В самом начале я же просила... — Хотя голос оставался ровным, в глазах ее вспыхнул и тотчас же погас огонек гнева. — Узнай я о первом сне, может, сумела бы... В Тар Валоне около тысячи лет не было Ходящей-По-Снам, но я могла бы попробовать. Теперь слишком поздно. Когда Темный касается вас, то в следующий раз касание дается ему легче. Возможно, мое присутствие все еще как-то защищает вас, но даже так... Помните сказания, в которых Отрекшиеся узами связывали с собою людей? Сильных людей, людей, что сражались с Темным с самого начала. Те сказания верны, а ни один из Отрекшихся не имеет и десятой части силы своего господина, ни Агинор или Ланфир, ни Балтамэль или Демандред, ни даже сам Ишамаэль, Предавший Надежду.

Найнив и Эгвейн смотрели, как заметил Ранд, на него — на него, на Мэта, на Перрина, на всех троих. Лица женщин превратились в маски страха и ужаса, у них будто кровь в жилах застыла. Они боятся за нас или боятся нас?

— Что мы можем сделать? — спросил он. — Что-то же нужно делать.

— Держитесь рядом со мной, — ответила Морейн, — это поможет. Немного. Запомните: защита, имеющая основой мое прикосновение к Истинному Источнику, немного распространяется и вокруг меня. Но вы не можете все время оставаться подле меня. Вы должны быть готовы защищаться сами, если у вас есть для этого силы, и вы обязаны найти силу и волю в самих себе. Этого я вам дать не могу.

— Думаю, я уже нашел для себя защиту, — сказал Перрин, голос его звучал скорее обреченно, чем обнадеженно.

— Да, — сказал Морейн, — полагаю, нашел. — Она смотрела на него, пока он не опустил глаза, и даже потом Айз Седай стояла, размышляя и взвешивая что-то в уме. Наконец она повернулась к остальным. — Есть пределы для власти Темного в ваших душах. Поддайтесь хоть на мгновение, и он протянет ниточку к вашей душе, ниточку, которую вам никогда не обрезать. Уступите, и вы — его. Отрекитесь от него, и власть его над вами потеряет силу. Это непросто, когда он появляется в ваших снах, но можно. Да, еще он способен послать против вас Полулюдей, и троллоков, и Драгкара, и прочих тварей, но он бессилен сделать вас своими, если вы не дадитесь ему.

— Хватит и Исчезающих, — сказал Перрин.

— Не хочу, чтоб он снова оказался у меня в голове, — пробурчал Мэт. — Есть какой-нибудь способ не пустить его туда?

Морейн покачал головой.

— Лойалу бояться нечего, как и Эгвейн, и Найнив. Когда вокруг нет людских толп, Темный может касаться отдельного человека лишь случайно, если только человек сам не стремится к этому. Но на время, по крайней мере, вы трое — главные в Узоре. Плетется Паутина Судьбы, и каждая нить ведет прямо к вам. Что еще сказал вам Темный?

— Я не помню всего так же хорошо, — ответил Перрин. — Он говорил вроде о том, что один из нас избран. Помню, как он смеялся, — бесцветно закончил он, — над тем, кем мы избраны. Он сказал, что я... мы можем либо служить ему, либо умереть. А потом мы все равно будем служить ему.

— Он говорил, что Престол Амерлин попытается использовать нас, — добавил Мэт, голос его к концу ослабел, когда он вспомнил, к кому обращены его слова. Он сглотнул и продолжил: — Он сказал, что именно так Тар Валон использовал... он называл несколько имен. Давиан, по-моему. Я тоже не очень-то хорошо помню.

— Раолин Проклятие Тьмы, — подсказал Перрин.

— Да, — произнес, хмурясь, Ранд. О тех снах он пытался забыть все. Было жутко и неприятно воскрешать их в памяти. — Юриэн Каменный Лук еще и Гвайр Амаласан. — Он внезапно умолк, надеясь, что Морейн не заметит, насколько внезапно. — Ни одно из имен не знакомо!

Но одно Ранд узнал теперь, когда извлек эти имена из глубин памяти. Имя, которое он едва успел задержать на языке, едва не произнеся его. Логайн. Лжедракон. Свет! Том говорил, что это — опасные имена. Это, что ли, имел в виду Ба'алзамон? Морейн намерена использовать одного из нас в качестве Лжедракона? Айз Седой ловят Лжедраконов, они не используют их. Или используют? Свет, помоги мне, так да или нет?

Морейн смотрела на него, но он не мог ничего прочитать по ее лицу.

— Вы знаете их? — спросил ее Ранд. — Они что-нибудь означают?

— Отец Лжи — подходящее имя для Темного, — ответила Морейн. — Это его всегдашний прием — запустить червя сомнения, где только можно. Оно снедает людской разум, будто ржа. Когда вы поверите Отцу Лжи, это станет для вас первым шагом к поражению. Помните, если вы сдадитесь Темному, он сделает вас своими.

Айз Седай никогда не лжет, но правда, которую она говорит, может не быть той правдой, которую, по-твоему, ты слышишь. Именно так сказал Тэм, и она на самом деле-то на вопрос Ранда так и не ответила. Ранд старался не выдать себя выражением лица, не выдать обуревающих его мыслей и держал повлажневшие ладони на коленях, стараясь не вытирать их о штанины.

Эгвейн тихонько плакала. Найнив обнимала девушку, но по ее виду сама тоже была готова расплакаться. Ранду тоже почти хотелось плакать.

— Они — все та'верен, — неожиданно сказал Лойал. Его словно озарило, словно перед глазами у него открылась картина, которую он наблюдает вблизи, — как сам Узор сплетается вокруг юношей. Ранд недоверчиво посмотрел на огир, но тот сконфуженно пожал плечами, чего явно недоставало, чтобы скрыть его напряжение.

— Так оно и есть, — согласилась Морейн. — Трое, когда я ожидала одного. Многое, очень многое случилось, чего я не ожидала. Вести, касающиеся Ока Мира, многое меняют. — Она помолчала, хмурясь. — Похоже, какое-то время Узор вьется вокруг всех вас троих, как и утверждает Лойал, и завиток, прежде чем уменьшиться, раскрутится еще больше. Иногда быть та'верен означает, что Узор вынужден изогнуться к вам, а иногда это значит, что Узор вынуждает вас следовать определенным путем. Паутина сплетается по- всякому, и некоторые из этих рисунков могут обернуться бедствиями. И для вас, и для мира. В Кэймлине мы