на улицу.
Он кивком указал на сидящих у стены позади него двух мужчин с жесткими лицами. Они ничего не пили, а их руки своей толщиной напоминали ноги. Когда Хейк кивнул на них, глаза мужчин, пустые и равнодушные, переместились на Ранда и Мэта.
Ранд положил ладонь на эфес меча, надеясь, что по лицу не видно, как у него сжимается все внутри.
— До сих пор у нас получалось то, о чем мы договаривались, — произнес он спокойным тоном.
Хейк моргнул и на миг сам показался смущенным. Вдруг он кивнул.
— Сделаете, как я сказал, верно? Ладно, за дело! Стоя тут, вы никого в гостиницу не заманите.
Он двинулся прочь, хмурясь и покрикивая на девушек-служанок, словно тут где-то сидят пятьдесят клиентов, к которым они не проявляют должной заботы.
В дальнем конце залы, около задней двери, находился небольшой, чуть приподнятый над полом помост. Ранд поставил на него скамью, положил на нее свой плащ, скатку одеял и свернутый в узел плащ Тома сунул за скамью, а поверх всего пристроил меч.
Ранд не раз задумывался над тем, разумно ли теперь в открытую носить меч. Мечи, конечно, не редкость, но знак цапли притягивал взоры посторонних и наводил на размышления. Привлекал меч не каждого, но от любого ненужного взгляда юноша ощущал беспокойство. Он мог оставить для Мурддраала ясный след — если Исчезающим требуются подобные следы. Судя по всему, в такого рода подсказках они не нуждались. В любом случае, Ранду очень бы не хотелось прятать меч. Его дал отец. Его отец. Пока Ранд носит меч, по-прежнему что-то связывает его с Тэмом, существует некая ниточка, которая дает ему право продолжать называть Тэма отцом.
При первых тактах «Петуха Севера» с полдюжины посетителей в общей зале подняли головы от вина. Даже двое вышибал чуть подались вперед. Когда Ранд закончил играть, все захлопали в ладоши, включая и обоих громил, то же самое произошло и после того, как Мэт закружил в руках поток разноцветных шариков. А за дверями вновь пророкотало небо. Дождь медлил, но гнетущее чувство от его приближения ощущалось каждой клеточкой тела; чем дольше ливень оттягивает свое начало, тем сильнее он хлынет.
Слух о выступающих разошелся быстро, и к тому времени, когда за стенами гостиницы стемнело, она была под завязку набита людьми; они громко хохотали и разговаривали, и Ранд едва слышал, что играл. Шум в общей зале заглушал лишь гром. За окнами полыхали молнии, и в мгновения затишья, когда гомон чуть смолкал, до Ранда доносился стук дождя, барабанящего по крыше. Входящие оставляли теперь позади себя мокрые дорожки.
Едва Ранд переставал играть, как сквозь шум раздавались голоса, выкрикивающие названия песен. Большую часть названий он в жизни не слышал, хотя когда кто-нибудь напевал отрывок мелодии, то Ранд часто обнаруживал, что песня ему знакома. Точно так же случалось раньше в других местах. «Веселый Джейм» оказался тут «Флингом Риа», а в прошлый раз — «Цветами Солнца». Некоторые названия оставались теми же самыми; другие менялись через десяток миль, а Ранд к тому же учил и новые песни. Например, «Пьяный торговец», хотя иногда ее называли «Лудильщик на кухне». «Пошли на охоту два короля» была «Двумя бегущими лошадьми» и имела еще с полдюжины названий. Ранд играл то, что знал, а публика дубасила по столам, требуя еще и еще.
Другие снова вызывали Мэта жонглировать. Иногда вспыхивали перебранки, доходящие до потасовок, между теми, кому хотелось музыки, и теми, кому нравилось мастерство жонглера. Однажды сверкнул нож, закричала женщина, и от стола отшатнулся мужчина, по лицу у него струилась кровь, но Джак и Стром — та самая парочка вышибал — быстренько кинулись на крик и с совершенной непредвзятостью вышвырнули всех ссорящихся на улицу, оставив им на память шишки на головах. Так они управлялись с любым беспорядком. Разговоры и смех в зале продолжали звучать, будто ничего не случилось. Никто, кроме тех, кого вышибалы расталкивали по пути к дверям, даже не оглянулся.
Да и посетители, давали волю рукам, когда какая-нибудь из девушек-служанок на минуту забывала об осторожности. Не единожды Джаку или Строму приходилось выручать какую-нибудь из женщин, хотя с этим они не очень-то спешили. Если судить по тому, как себя вел Хейк — орал, размахивал руками и одаривал тумаками попавшую в беду женщину, — он всегда считал виноватой именно ее, а наполнившиеся слезами глаза бедняжки и запинающиеся извинения лишь подтверждали, что та готова признать правоту его обвинений. Едва Хейк сдвигал хмуро брови, как женщины вздрагивали, даже если он смотрел при этом в другую сторону. Ранд все удивлялся, почему они терпят такое обращение.
Когда Хейк поворачивался к Ранду и Мэту, лицо его озарялось улыбкой. Лишь немного погодя до Ранда дошло, что улыбался он вовсе не им: улыбки появлялись, когда взгляд Хейка скользил за спины ребят, туда, где лежал меч с клеймом цапли. Однажды, когда Ранд положил украшенную золотым и серебряным орнаментом флейту за свой табурет, та тоже удостоилась улыбки.
Меняясь в следующий раз местами с Мэтом у передней части помоста, Ранд наклонился, чтобы сказать пару слов Мэту на ушко. Даже так ему все равно пришлось говорить громко, хотя он сомневался, что в этом шуме кто-нибудь еще сумеет разобрать хоть слово.
— Хейк собирается нас ограбить.
Мэт кивнул, словно иного он и не ожидал.
— Нам нужно будет запереть на ночь дверь.
— Запереть дверь? Джак и Стром своими кулачищами разнесут любую дверь. Давай уберемся отсюда.
— По крайней мере, обождем, пока не поедим. Я голоден. Здесь они ничего нам не сделают. — Битком набитая общая зала громкими криками нетерпеливо требовала покончить с непонятным ей перерывом и заняться делом. Хейк пристально смотрел на парней. — К тому же ты что, хочешь спать этой ночью без крыши над головой?
Особенно сильный удар грома заглушил все вокруг, а вспышка молнии за окнами на миг словно пригасила свет фонарей.
— Я просто хочу выбраться отсюда с целой головой, — сказал Ранд, но Мэт уже устало сел на табурет. Ранд вздохнул и пустился в «Дорогу на Дун Арен». Похоже, большинству она пришлась по душе: он играл ее уже четыре раза, а они по-прежнему требовали повторения.
Вся штука в том, что Мэт-то прав, думал Ранд, продолжая играть. И он тоже голоден. И Ранд никак не мог сообразить, какую подлость сумеет сделать им Хейк, пока в общей зале толпится народ, причем людей становилось все больше. На каждого ушедшего или выкинутого Джаком и Стромом приходилось по два появившихся с улицы. Все требовали жонглера или какой-нибудь определенной песни, но в большей степени их интересовали выпивка и заигрывание с прислуживающими девушками. Однако один человек отличался от всех остальных.
В толпе, набившей до отказа «Пляшущего Возчика», он отличался всем. Вниманием купцов эта захудалая гостиница, очевидно, не пользовалась: насколько определил Ранд, для них здесь вообще не имелось отдельных кабинетов. Все посетители были одеты просто, в груботканые одежды, кожа на их лицах и руках говорила о привычке к работе на ветру и под солнцем. Этот же мужчина выделялся сытым лоснящимся видом, какой-то прилизанностью, ухоженными руками, а еще бархатным камзолом и темно- зеленым бархатным, подбитым синим шелком плащом, что свисал с его плеч. Вся его одежда была дорогого покроя — прочим явно не по карману. Обувь незнакомца — мягкие бархатные туфли, а не сапоги — не предназначалась для изрезанных колеями улиц Четырех Королей, да и вообще сшита была вовсе не для ходьбы по улицам.
Этот человек появился, когда уже совсем стемнело, он вошел, отряхивая дождевые капли с плаща и кривя губы от отвращения, оглядываясь вокруг. Он обвел помещение взглядом, уже собираясь уходить, затем неожиданно вздрогнул — отчего, Ранд не заметил — и сел за стол, тут же освобожденный для него Джаком и Стромом. У стола остановилась девушка, затем она принесла ему кружку с вином, которую тот отставил в сторону и больше к ней не притронулся. Девушка оба раза старалась не задерживаться возле мужчины и поскорее отойти, хотя тот не пытался дотронуться до нее, он даже на нее не взглянул. Что бы в нем ни смущало девушку, другие, оказавшиеся поблизости от этого человека, тоже ощущали это. Несмотря на его изнеженный вид, когда какой-нибудь из фургонных возчиков с огрубелыми, в мозолях руками решался
