Помнишь, о чем мы договаривались, когда разъезжались?.. Ты хотел, чтобы я осталась одна… Ну, это прошлое. Сейчас отношения качественно другие. И опять тот же вопрос: зачем, Лёня? Пусть не сразу, но все в конце концов забывается, забудется и это. Чувства, которые еще существуют, нужно и должно подавить. Потом мы оба не простим себе наших длиннот.
Шесть дорог в трамваях, шесть счастливых билетов и — потерян зонтик.
День рождения З. Трезвый: месячник у него.
Еще не вечер. Кремье «Когда умирает любовь» …И чего-то жаль.
Письмо Лёни ко мне:
Назойливая нежность. Да что же в самом деле со мной? Становлюсь мазохисткой. Хочу ненавидеть! Не люблю… Взорвать! Ну и что? Все вранье!!! Прогон Островского.[37] Как жаль, что я не в спектакле. Хороший спектакль, и молодцы ребята.
Поссорились с З. серьезно. После 12 ночи пришли Т. Лукьянова с друзьями на 2 часа с его разрешения. Наутро не разговаривает. Я извинилась за ночное, но он, удобно для себя, отключил память и через день написал записку — «А дело заключалось в том, чтобы наутро сказать: „Извини!“ На копейку самолюбия».
Позавчера после спектакля «Товарищ, верь!» З. ушел как будто бы к Бурляеву[38] и пришел очень поздно. Вчера весь день его не было дома и не пришел ночью. Использовал ссору. И ведь тоже — сердечные дела. Дай бог ему здоровья.
Увидеть Шагала.
Около 1 часа — к Галке Орловой.
Весь вечер было плохо. Ненавижу себя, но я люблю!!!
До рева — плохо. Вечером поехала к Галке, которой не оказалось на месте. Просидела 2 часа, оставила записку с настоятельной просьбой прийти ко мне.
С 9-30 до 10.30 у меня — Галка. Немного успокоилась. Вечером «Послушайте!».[39] Вдруг — человек и на «вы»:
— Здравствуйте.
«Час пик» — утром. Грустный Лёнька. Вечером не выдержала, пришла в театр. С Т. Ж.[40] спели «Вальс при свечах». Что ж, может, получится, уже прилично. А с З. П.[41] пели превосходно.
Неймется мне. Тоска. Дома ничего не греет. Слоняется З. Почему мы не разошлись? Почему он не уходит?
Я одна дома. Звонок в дверь. Открываю — Лёня.
— Родная моя, я на секунду. Ты уезжаешь, — куда тебе писать?
— Все равно не напишешь…
— Напишу.
— Как в том году?
— Поклянись, что никому не скажешь, ради твоих и моих будущих детей.
………………………………………………………………………
………………………………………………………………………
— Если бы не ты, я бы повесился. Дома чуть не дошло до развода, крупно наговорили друг другу гадостей. Она все время взвинчена, жалуется, что отощала и совсем старая стала.
— Извини, ей нужен ребенок, — успокоится.
— Нет…
………………………………………………………………………
………………………………………………………………………
— Через 10 минут уйду.
Грустно, но слов нужных нет. Постояли. Какая страшная фраза: «Ради моих будущих детей».
…Как противно затошнило…
Я: — Я мешаю тебе?
Л.: — Это после всего, что я сказал? Ты презираешь меня за трусость?
Я: — Немножко.
………………………………………………………………………
………………………………………………………………………
— Тебе куда писать?
— Не нужно.
— До встречи.
И так просто ушел. Про себя — «прощай» и — «не уходи».
Бедная Машка. И у ней не так все просто.
Конец сезона. Через 3 дня — Сухуми. Дома приделала занавес из бамбука. Чувствую себя одиноко. Хоть бы З. приезжал, что ли.
Прибежал Лёнька за своими рукописями. Искала — не нашла. Пригласила пройти в комнату, — отказался: спешил куда-то.
Как я люблю своих друзей! Господи, огради их от бед, от всяческих несчастий. Дай им мир, и пусть им будет уютно в этой жизни. Счастье, что у меня есть настоящие друзья.
Я в Павлово-Посаде с мамой и Денисом. Обещала обратно в Москву приехать поздно, но приехала, как в анекдоте, раньше. Дверь в квартиру — настежь. За столом — огромная девица. На столе — бутылка вина, бокалы и коробка конфет
Я: — Журналистка?
Она молчит.
