много времени подумать. Понял, что ничего в жизни не дорого, кроме тебя. Жить без тебя не могу.

— А я не могу жить вчетвером…

— Мы не будем вчетвером, втроем. Будем вдвоем. Я брошу все.

— Поздно. И у тебя, наверное, и у меня налаживаются отношения дома. Поздно.

— Я знал, что потеряю. Я все не верил, глядя на тебя. Ты была такая веселая все это время, думал — нарочно, потом понял, что ты всерьез, ты разлюбила.

— Я бы не разлюбила, не разлюби меня ты.

— Это невозможно, невозможно.

(Пауза.)

Я: — Я отношусь к тебе с глубокой нежностью, но — поздно.

Л.: — Ну что ж Я все чего-то клянчу, вымаливаю. Прощай.

Пусто.

Что нужно мне — я знаю, но не уверена, что это — нужно.

Во Вьетнаме кончилась война.

2 этаж. (Лёня звонит по телефону. Я одна в гримерной, дверь открыта.)

Я: — Позови, когда закончишь разговор. (Через паузу.)

Л.: — Телефон свободен.

— Подойди, пожалуйста… Я люблю тебя.

— Я тебя в 1000 раз больше.

Обоюдная истерика. Нежность. И признания, признания.

И опять: какое мы имеем на все это право: мы не свободны.

(Голос его подруги.)

Л.: — Слышишь? Зайдет обязательно. (Послушал.) Не она. Завтра принесу стихи.

(Вышел.)

С неба да на землю. Хочу уважать себя и тебя тоже. Отдала бы год жизни, чтобы не видеть тебя, прячущегося за дверью.

(Через перерыв.)

Л.: — Что с тобой, миленький?

Я: — Ничего. Знаешь, — нет, не нужно все.

Противно. Не представляешь, как неприятно мне было наблюдать за тобой. Я отказываюсь от всего.

Хлопнула дверь. Я осталась одна.

Имеет цену только любовь.

«Пусть он любит меня, когда это ему нравится. Когда он любит, он очень нежный, и он падает на колени. И пусть он не слушает меня, когда поют птицы, я буду любить его до конца дней моих».

И опять — сначала. Карты: только двое.

И опять — покой.

Всмотреться в себя, себя познать и ограничиться самой собой.

Сосредоточиться в себе.

Меня отвлекают, предают, похищают меня у меня же самой.

Суетность — удел века. Твой удел в тебе самом и вне тебя, но, заключенная в тесных границах, она все-таки менее суетна.

Любовь к свободе — главное мое качество. Из-за этого питаю смертельную ненависть к тому, чтобы от кого-либо зависеть.

Наконец-то артистам дают квартиры. Я слышу их счастье, оно, наверное, похоже на тогдашнее мое — хлобыстовское, когда мы с Валерием получили квартиру

Тогда было много, жуть, как много солнца, и ручьи, ручьи. Что за счастливая была весна! В свежую квартиру, в ручьевый март пришла Машка. Мы немножко жмурились от солнца и балдели от счастья и свободы.

(И Лёне дали квартиру (однокомнатную), имея в виду и его гражданскую жену)

Вечером после спектакля — домой.

Горе делила со мной Машка. Что со мной делается? Да и Золотухина жаль, хотя у него тоже свои сердечные дела, но все равно — жаль: он потерял Моцарта, а я…

Стрельникова.[16] Пропал голос. Господи! Помоги ей со мной. Денечка — прелесть: пытливый и трудяжка.

Никаких эмоций. Перегорело? Как будто бы все прошло, и ничего не было, как до декабря 71 года.

Скорей бы уйти в лето да в море.

Живу, не утруждая себя заботой о З., живу жизнью, которая не в тягость ни мне, ни окружающим.

Независимость, на которую ежедневно, ежечасно посягают.

Чужой. Вечер у Машки. Редкие вечера, когда мне по-настоящему хорошо. Счастья и уюта этому дому.

А мы еще натянем джинсы в открытую.

Снега много, а звезд не видно.

Проезжала мимо зоопарка, на секунду что-то растопилось.

Репетиция — «Товарищ, верь». Получила мизер текста, должна буду иллюстрировать H. Н.[17]

Утро вечера мудренее. Дай-то бог! Не нравлюсь я себе. Господи! Дай ты мне злости и не- прощенчества.

Противная полоса: раздражает все и вся. Ненавистные рожи… А может, это мне только кажется? И не в людях дело?

Неправда! Я смогу устоять.

Репетиция. Готовлюсь к разговору с Ю. П.[18]

2 спектакля «Час пик».[19] Машка завтра не придет на станок ушла сегодня на день рождения.

Хочу в Болгарию — на август.