объявили, что он умер от аппендицита, что для здорового молодого человека могло означать только одно: ему не оказали никакой медицинской помощи. Потом стала известна и другая версия: его убили в тюрьме — забили насмерть ударами в живот[31]. Гибель Смилли, «смелого и талантливого мальчика, бросившего университет в Глазго, чтобы сражаться с фашизмом»[32], при таких ужасных обстоятельствах навсегда осталась для Оруэлла самым ярким примером чудовищности происходящего.
В этот же день пришла и весть о гибели Андреса Нина. Как выяснилось позднее, испанская полиция передала лидеров ПОУМ в руки сотрудников НКВД, которые отвезли их в тайную тюрьму в Мадриде. Затем Нина похитили из тюрьмы и еще несколько дней пытали, вынуждая признаться в сотрудничестве с фашистами. Организатором похищения и руководителем пыток был генерал НКВД Александр Орлов, впоследствии автор знаменитой книги «Тайная история сталинских преступлений». Этот эпизод, известный под кодовым названием «Операция Николай», он в своей книге по понятным причинам не описывает. Но в архивах НКВД сохранился его отчет о похищении, написанный 24 июля 1937 года, в котором упоминается его помощник по прозвищу Юзик — Иосиф Григулевич, позже засылавшийся в Мексику для организации убийства Троцкого и в Югославию для убийства Тито.
Об участниках дела «Николая». Основные участники — это 1) Л. и 2) А. Ф. И. М. был самым косвенным пособником. Когда он приносил кушать в арестное помещение и ему открывали ворота, наши люди прошли во двор… Полтавский должен был вам сообщить из Парижа о выезде к вам последнего участника операции — Юзика… Он служил мне переводчиком по этому делу, был со мной в машине у самого помещения, из которого мы вывозили объекта… Его значком полицейского мы избавлялись от слишком внимательного осмотра машин со стороны дорожных патрулей, когда мы вывозили груз[33].
Нин даже и под пыткой отказывался признавать себя виновным в связях с фашистами. Тогда, посоветовавшись с Москвой, Орлов принял решение его убрать. Главу ПОУМ расстреляли на шоссе около Алькала-де-Энарес под Мадридом и зарыли в поле в ста метрах от дороги — об этом тоже свидетельствует направленная в Москву записка, хранящаяся в архиве НКВД[34].
Однако убить Нина сотрудникам НКВД было мало, им надо было еще это скрыть. По одной из версий, они организовали небольшой спектакль, в ходе которого немецкие товарищи из Интербригад, переодевшись в форму гестаповцев, ворвались на виллу, где пытали Нина, якобы с тем, чтобы прийти ему на помощь. «Улики», подтверждавшие атаку гестаповцев — немецкие документы, фалангистские значки и банкноты франкистов, — были затем разбросаны по дому. Официальная линия компартии, опубликованная в газете «Мундо обреро», гласила, что Нин был освобожден фалангистами и скрывается в Бургосе, где размещался штаб Франко. И под надписями «Где Нин?», тайно появлявшимися на стенах домов, коммунисты еще долго приписывали «Саламанка иль Берлин», намекая на то, что он жив и помогает фашистам[35].
Оруэлла угнетало и то, что известия о запрете партии не сообщались войскам, и ополченцы ПОУМ гибли на фронте от фашистских пуль, притом что газеты в тылу называли их фашистами. С другой стороны, в тылу полиция арестовывала офицеров с важными военными заданиями, не спрашивая на то разрешения у командования армии. Собственно, так был арестован Копп, которого Оруэллу с женой удалось навестить в тюрьме. Копп встретил их в толпе арестованных, где были и раненые, вытащенные из госпиталей, и дети, и бодро сказал: «Нас всех расстреляют». Кроме того, он рассказал им, что письмо из военного министерства, которое он вез на фронт, у него забрали, и теперь оно находится у начальника полиции.
Недолго думая, Оруэлл, оставив жену на свидании с Коппом, выскочил на улицу, схватил такси и помчался к полковнику, которому письмо было адресовано, — в надежде его разыскать и восстановить таким образом репутацию Коппа. Была половина шестого, и, опасаясь, что скоро полковник уйдет, Оруэлл спешил из-за всех сил. После долгих поисков он наконец получил аудиенцию у адъютанта полковника, которому, задыхаясь, еще не полностью восстановившимся голосом, на плохом испанском изложил ситуацию. Терпеливо выслушав его, адъютант спросил, где служил Копп. Оруэллу пришлось ответить: в ополчении ПОУМ, из чего офицер сделал естественный вывод, что и Оруэлл служил там же. В тот момент арест показался Оруэллу неминуемым.
Однако после двадцатиминутного разговора с полковником адъютант направился к начальнику полиции, велев Оруэллу следовать за собой. Разговор с начальником велся за закрытыми дверями на повышенных тонах, но из его кабинета офицер вышел с письмом. Поколебавшись, он пожал Оруэллу руку. Ничего больше сделать он не мог, и никакой роли героический поступок Оруэлла в судьбе Коппа не сыграл. Он оставался в тюрьме еще много месяцев и, как выяснилось позже, подвергался жестоким пыткам. Некоторое время вместе с ним сидел — и даже присутствовал при визите Блэров — Дэвид Крук, арестованный специально для того, чтобы и в тюрьме продолжать следить за Коппом.
Английское консульство между тем оформило паспорта четверым британцам, и 23 июня Оруэлл с Айлин, Макнэр и Коттман сели в поезд, увозивший их из Испании. В отличие от дороги туда, в декабре 1936 года, когда пограничники-анархисты не хотели впускать тех, кто выглядел слишком буржуазно, на обратном пути только буржуазный вид «британских туристов» спас их от ареста — по поезду беспрестанно шныряли сыщики. «Мы начали как героические защитники демократии, а закончили, тайно выскользнув за границу, когда полиция уже дышала нам в затылок»[36], — с горечью писал Оруэлл другу сразу по приезде.
Выскользнули они вовремя. Первая же газета, попавшаяся им на глаза во Франции, сообщала, несколько поторопившись, об аресте Макнэра. А 13 июля 1937-го, наоборот, запоздавший Барселонский трибунал по делам шпионажа и измены родине сформулировал обвинение Эрику и Айлин Блэр: «Их переписка свидетельствует о том, что они — оголтелые троцкисты… связные между Независимой лейбористской партией и ПОУМ… принимали участие в майских событиях» [37]. Оставшись в Испании, Блэры вряд ли избежали бы расстрела.
На границе с Францией спутники на радостях обнялись и расстались: Макнэр и Коттман поехали прямо домой в Англию, а Оруэлл с женой решили, как давно мечтали, устроить себе небольшой отпуск на море. Они вышли из поезда в первом же от границы приморском городке Баньюль-сюр-Мер и остановились там на три дня. Но отпуск не получился — море было тусклым, штормило, и Испания их не отпускала — мысли об убитых и арестованных товарищах не давали говорить ни о чем ином. Так Оруэлл встретил свой тридцать четвертый день рождения.
Возвращение
«В Испании стало понятно, что можно быть правым и потерпеть поражение, что сила может одолеть дух, что бывают времена, когда мужества недостаточно. Именно этим, без сомнения, объясняется то, что столько людей по всему свету воспринимают драму Испании как личную трагедию»[38]. Эти слова Камю, безусловно, можно отнести к Оруэллу, но для него личной трагедией дело не исчерпывалось. Благодаря цепи случайностей — то, что он оказался в ополчении ПОУМ, а не в Интербригаде, воевал на Арагонском, а не на Мадридском фронте и оказался в Барселоне в дни майских боев и разгрома ПОУМ — Оруэлл воочию увидел в Испании самое страшное явление XX века — тоталитаризм, понял, что задача — его разоблачать, в каком бы обличье он ни выступал и какой бы ложью ни прикрывался, и нашел в себе талант и смелость это сделать.
Противники Оруэлла — а их немало и по сей день — утверждают, что Оруэлл преувеличил и роль маленькой партии ПОУМ, и значение того, что она была подавлена, тогда как гражданская война в Испании была крупнее, сложнее и длилась еще долго после мая 1937 года. Но хотя Оруэлл и сам говорил, что он, как и любой другой, видит только одну сторону, судьба ПОУМ помогла ему разглядеть и причины краха революционных надежд, и механизмы манипулирования человеческим сознанием. Без его каталонского опыта не было бы ни «Скотского хозяйства», ни «1984». После Испании, писал он позднее, он знал, что ему делать.
