беседу мог услышать каждый, кому не лень. Мы покрыли немалый диапазон тем, в следующем порядке: сорта авокадо, нефтяные танкеры, остров Маврикий, гонорары портных.
размер комнаты, цены на лондонскую недвижимость, свечи, скатерти, вилки, чайные ложечки. Похоже, у нас было много общего. В какой-то момент мне захотелось выть.
— Так как насчет уикенда? — спросил я мою юную хозяйку, стоя на кухне внизу, рядом с помойным ведром цвета детских какашек, там, где я пытался ее поцеловать в тот вечер, когда мы познакомились. Теперь я ее целовал.
— Я правильно себя вел?
Этот вопрос не был таким уж нелепым, как могло показаться. Половина гостей, включая Дефореста (после недолгого любезничания с Рейчел), поступила мудро, свалив, как только закончился ужин. После этого я получил краткую аудиенцию у опекунов Рейчел. Я просто сидел там, пока они обсуждали друг с другом, куда поедут или не поедут этой зимой. Я ни разу не рыгнул и не пукнул.
— Думаю, все будет в порядке. Гарри работал с твоим отцом, и он о нем высокого мнения.
(Между прочим, ничто не может привести меня в больший ужас, чем необходимость признать, что мой отец рекламный агент или пиарщик. Но, к счастью, он еще и редактор бизнес-журнала, выходящего дважды в месяц. Понятно, что это тоже звучит «не слишком», но в журнале есть великолепный раздел искусства, с отличными статьями о кино, а литературная страничка недавно получила одобрение на форуме выдающихся академиков.)
— …Так что ей особенно нечего возразить.
— Отлично. Дефорест уже знает?
Рейчел помотала головой.
— Погоди, — поспешно сказал я, опасаясь, что она опять загрустит, — у меня для тебя подарок.
Я вышел в коридор и тут же вернулся.
— Вот, хочу, чтобы ты взяла. Нет, я настаиваю.
— Но, должно быть…
— Прочти, — сказал я, — очень неплохо написано.
Снаружи я взглянул на окна гостиной. Гарри, потягивая бренди из стакана размером с кофейник, осаждал молодую женщину с лошадиным лицом. У меня появилось желание заорать что - нибудь оскорбительное или запустить в них кирпич — действием подтвердить свое отвращение.
— Ладно, и так ясно, что ты левый, — пробормотал я сам себе, тормозя такси.
Следующим утром я сбегал на площадь и выдал по двадцать пенсов безногим музыкантам.
— Спасибо, сэр, спасибо. Помоги Ван Гог.
Хотя Ван Гог тут был вообще ни при чем.
Весь день я просидел как на иголках. Непривычное ощущение сделало меня таким безрассудным, что в результате я чуть не огреб от одного из наших ребят.
Урок математики с Носком Мертвеца, или «мистером Гринчерчем», как некоторые его называли, был перенесен на вторую половину дня. (Главный источник раздражения, поскольку я планировал уйти сразу после утренних занятий, чтобы помыться, подушиться и т. д.) А произошло следующее. Носок, вылезая из своего «морриса-1000» (откуда ж еще?), долбанулся головой о дверную раму. К счастью, он был настолько стар, что ничего не почувствовал — да чего уж там — даже не заметил. Кровь стекала по его лицу сбоку, образуя дельту вокруг вислого уха и капая на рубашку. В таком виде он бодро прошаркал в школу. Наконец, встревоженный отвисшей челюстью миссис Таубер и воплями детей, он потрогал голову, затем изучил свою испачканную кровью руку и как подломленный свалился на стул, который, в свою очередь, подломился под ним. Моего учителя спешно доставили в районную больницу, где наложили три шва на его многострадальную голову. Я полагал что если только он не умрет, то пролежит в постели как минимум несколько недель. Не тут-то было. Жадность заставила его прямо из больницы позвонить миссис Таубер и сообщить, что он вовсе не собирается терять гонорар за целый день.
Я ожидал его во временно свободном от мелюзги главном зале. Там были еще трое наших: Бренда, более уродливая из двух девушек; Элвин, жирный, волоокий, в общем-то, безнадежный, но, по крайней мере, дружелюбный; и Дерек. По Дереку явно плакала тюрьма. В свои семнадцать он уже не раз привлекался к суду, в том числе, как говорили, за торговлю наркотиками и мелкое воровство. Лишь благодаря хитроумию дорогих адвокатов с него всякий раз удавалось снимать обвинения. Пока я сидел там за столом, подавленный, стараясь не думать о предстоящем уикенде, мне пришло в голову, что у Дерека страшно неприятное лицо. Ангельские черты были вылеплены на лице дьявола — бескрайняя пустыня хлопьями осыпающейся кожи, оживленная оазисами прыщей. Одни лишь глаза сверкали ничем не замутненной голубизной.
В общем, так мы и сидели. Это произошло около двух. Я сморкался — довольно тихо, как мне казалось, — в носовой платок. Дерек поднял глаза от своего текста.
— Эй, кто-нибудь, заткните его. — Он весь клокотал. — Меня уже блевать тянет. Давай, вали куда- нибудь в другое место.
Я не спеша прочистил нос.
— Что ты сказал?
— Ты, блядь, слышал. Я сказал, что от тебя блевать тянет.
— Да ну? А что, по-твоему, чувствуют другие, когда смотрят на твое лицо? Что, как ты думаешь, творится у них в головах?
Бренда засмеялась, так что я продолжил:
— Посмотри на этот гигантский… архипелаг прыщей на своем носу. Почему бы тебе, черт возьми, не помыть наконец лицо?
— Заткнись, — сказал Дерек с улыбкой робота.
Должен признать, что это был отличный совет.
Но я видел, как ухмыляется Элвин, и вдобавок я вдруг почувствовал себя таким молодым.
— Вот именно — почему бы тебе не помыть его? Трудно поверить, что это такое уж удовольствие — расхаживать со всем этим дерьмом, всей этой грязью на лице. Но давай — продолжай разводить свои прыщи. Скажите-ка, мистер Струп, ответьте, мсье Де Прыщ, как обстоят ваши дела с девушками? Готов поспорить, они…
На мне был двубортный пиджак с широкими, по моде, лацканами. Дерек схватился за них, рывком поставил меня на ноги и занес кулак.
— Пожалуйста, не надо, — завизжал я, — ради бога!
В эту секунду в дальнем конце помещения распахнулась дверь, и в зал вошел мистер Гринчерч.
— Чарльз!
Он вовсе не осуждал нас, а просто позвал меня по имени своим старческим йодлем.
Дерек рефлекторно ослабил хватку.
— Иду, — сказал я. Скинув с себя руку Дерека, я направился за Носком в его маленькую комнатку с пикантным запахом.
Какое странное поведение. Я определенно был не в себе. И не только из-за Рейчел — ведь мой член отдыхал до конца следующей недели, так что ничего нового тут не предвиделось. Возможно, дело было в моем намерении выяснить отношения со своим отцом. Во время урока, притворяясь, что делаю пометки, я составил план на уикенд — деревенские сплетни, речи на лоне природы — и набросал краткое заключение для Обращения к Моему Отцу (в котором было уже две тысячи слов).
Десять ноль пять: роща
Осталось более двух месяцев, и все это нужно вместить менее чем в два часа. Но, по мере того как я становлюсь старше, жизнь становится проще.
Я открываю окно, из которого виден лес. Сейчас декабрь, и очень холодно, так что вскоре приходится его закрыть.
