было?

– За три дня до той пятницы. Мы совершенно случайно встретились утром в подъезде и поболтали минуту-другую.

– Он говорил вам о том, что пишет статью о ФБР?

– Нет. Он никогда не разговаривал со мной о своей работе.

– Когда вы в последний раз встречались с ним за обедом или по другому подобному поводу?

– Я не могу точно назвать число. Это было примерно за месяц до случившегося, в конце октября. Мы вместе ужинали.

– В ресторане?

– Да.

– Вы когда-нибудь встречались с мисс Мэриен Хинклей?

– Хинклей? Нет.

– Или с человеком по имени Винсент Ярмек?

– Нет.

– С Тимоти Квайлом?

– Нет.

– Упоминал ли Элтхауз когда-нибудь эти имена?

– Не помню. Возможно, что и упоминал.

Я поднял брови, глянув в сторону Вульфа. Он с полминуты смотрел на мисс Дакос, хмыкнул и сказал, что сомневается в том, чтобы сообщенные ею сведения могли бы принести нам пользу, так что вечер, по- видимому, потерян зря. Я встал и принес её пальто. Вульф не поднялся с места. Он редко встает, когда приходит или уходит женщина; возможно, что и на этот счет у него есть какое-нибудь правило, но истинной причины я не знал. Она просила меня не беспокоиться и не провожать ее, но, желая показать ей, что некоторые частные детективы хорошо воспитаны, я проводил ее вниз. На тротуаре, пока швейцар подзывал такси, она положила руку мне на рукав и сказала, что будет очень, очень благодарна, если мы не расскажем миссис Бранер о ее признании, и я похлопал ее по плечу. Похлопывание по плечу может означать все что угодно – от извинения до обещания, и только тот, кто это делает, знает, что именно это означает.

Когда я вернулся, Вульф по-прежнему восседал в кресле, скрестив пальцы на животе. Я притворил за собой дверь, и он проворчал:

– Она врет?

Я сказал:

– Наверняка, – и сел на свое место.

– Почему, черт побери, ты так уверен?

– Что же, – ответил я, – надеюсь, вы не станете спорить, что я хорошо разбираюсь в красивых молодых женщинах в отличие от вас – это ваше собственное утверждение. Но даже вы должны понимать, что она не так глупа, чтобы говорить миссис Бранер эту чушь про агентов ФБР только лишь потому, что она подумала, будто миссис Бранер будет приятно это слышать. Я не считаю ее такой дурой. Но она сказала это миссис Бранер, следовательно, у нее были для этого причины, она не просто сболтнула. У нее были основания это сказать! Хотя только Богу известно, какие. Одна догадка из дюжины: когда она вошла в дом и услышала шум, то поднялась этажом выше, стала подслушивать у дверей квартиры Элтхауза и что-то узнала. Мне это не нравится: если было так, то почему она не сообщила об этом полиции? Я предполагаю, что она узнала нечто такое, о чем не хочет говорить. Например, она узнала, что Элтхауз работает на ФБР. Он…

– Как она узнала об этом?

– О, их отношения дошли до интимности. Она соврала. Это самая простейшая ложь, которую женщины не устают повторять уже десять тысяч лет. Очень удобно. Живут в одном доме. Он поглядывал на женщин, а она вовсе ни уродина. Он сам рассказал ей. Даже сказал, что фэбээровцы могут без приглашения явиться в его отсутствие к нему на квартиру. Поэтому она…

– Пошла наверх узнать, дома ли он?

– Так она и сделала, увидев уходящих мужчин. Но дверь была заперта, ключа у нее не было, а на ее звонки и стук никто не отзывался. Во всяком случае, я только отвечаю на ваш вопрос – врет ли она. Она врет.

– Следовательно, мы нуждаемся в правде. Добудь ее.

Это было естественно с его стороны. Разумеется, он не верит, что я могу пойти с девушкой в ресторан «Фламинго», потанцевать с ней пару часов и узнать все ее сокровенные тайны. Однако он делает вид, что не сомневается в этом, ибо полагает, что этим самым поощряет меня лучше работать.

– Это надо обдумать, – сказал я. – Можно переменить тему разговора? Вчера вечером вы спросили, не могу ли я выдумать какой-нибудь маневр, который заставил бы Брегга поверить в то, что убил Элтхауза один из его людей, и я ответил, что не могу. Но теперь я придумал. Они открыто следят за Сарой Дакос и поэтому знают, что она была здесь, и почти наверняка знают о том, что здесь вы. Они знают также, что она живет на Арбор-стрит в доме номер шестьдесят три, но не знают, что она слышала или видела в ту ночь. Поэтому им невдомек, что она рассказывала вам, но они придут к выводу, что это должно было касаться той ночи.

– Ну?

– Если мы сейчас возьмем такси, отправимся домой к Кремеру и проведем у него часок, они окончательно уверуют, что мы узнали от Сары Дакос нечто горяченькое об убийстве Элтхауза. Это наверняка поможет нам.

Он покачал головой:

– Ты дал мистеру Кремеру наше честное слово.

– Только о моем прошлом свидании с ним. Мы отправляемся к нему потому, что, желая выяснить некоторые вопросы относительно ФБР, мы заинтересовались убийством Морриса Элтхауза, который собирался писать о ФБР и был убит, а Сара Дакос рассказала нам кое-что об этом убийстве, что, по нашим предположениям, следовало бы знать Кремеру. Наше честное слово твердо, как золото.

– Который час? Я взглянул на часы:

– Без трех минут десять.

– Мистер Кремер, может быть, уже лег спать, а у нас нет ничего существенного для него.

– Черта с два! У нас имеется человек, у которого есть основания предполагать, что это были фэбээровцы, но он скрывает свои сведения. Это будет праздничным пирогом для Кремера.

– Нет. Это наш пирог. Кремеру мы отдадим мисс Дакос только после того, как она не будет нам нужна. – Он отодвинул кресло. – Добудь у нее правду. Завтра же! Я устал. Едем домой – и спать.

В субботу утром, в 10 часов 35 минут, я воспользовался ключом от двери дома номер 63 на Арбор- стрит, поднялся по лестнице на третий этаж и при помощи другого ключа вошел в квартиру, принадлежавшую Моррису Элтхаузу.

Я решил прибегнуть к собственному методу получения сведений у Сары Дакос. Признаюсь, это был окольный путь, особенно если учесть тот факт, что времени было в обрез, но так было проще добиться результатов, чем пригласив ее на танцы в «Фламинго». О том, что времени было в обрез, сообщала заметка на двадцать восьмой странице утренней газеты, которую я просматривал за завтраком. В ней говорилось: