Это ставит меня в тупик.

– Тогда позволь перейти к первому лицу множественного числа. То, чего не сможет сделать лорд Блейкли, сможем мы. Я не доверял никому управление своими поместьями даже на короткий период времени, потому что думал, что я лучше, чем кто-либо еще. Я был не прав. Видишь, Дженни, ты мне нужна. Мне нужен кто-то, кто умеет распознать силы, скрытые глубоко в людских сердцах. Кто-то, кто мог бы развить эту силу. Мне нужен кто-то, кто мог бы взглянуть на человека и подвигнуть его на то, чтобы стать лучше. Я не способен справиться с этим в одиночку.

Дженни посмотрела на слона. Ни один думающий человек никогда бы не приобрел слона в качестве свадебного подарка. И тем не менее он стоял здесь. Он приподнял ухо, словно прислушиваясь к собравшимся возле него людям – вероятно, на слоновьем языке это означало: «Продолжайте, это драматическое представление очень интересно».

Было только одно возможное заключение. Гарет перестал думать. Впервые за эту неделю Дженни позволила себе надежду. Настоящую надежду. Она потянулась и коснулась его щеки. Щетина топорщилась под ее пальцами. Бог знает, когда он брился в последний раз. Возможно, еще до того, как заполучил этот синяк.

– Гарет.

– Я еще не перешел ко второму лицу, – тихо отметил он. – Ты. Ты. Только ты. Я люблю тебя, Дженни. Когда ты оставила меня, все тепло словно исчезло из моего мира. Когда я произнес эти ужасные вещи, я не понимал, как я нуждаюсь в тебе – насколько ты меня превосходишь.

Сердце Дженни словно подскочило в груди.

– Вся эта страна действовала на меня удушающе – холодная, мрачная, одноцветная. Потом я встретил тебя. И ты вдохнула цвет во все, к чему прикасалась твоя рука. Сделала мою жизнь яркой и многоцветной, ты сделала плоский мир объемным и многогранным. Прежде чем я узнал тебя, я навсегда распрощался с надеждой вновь увидеть Бразилию. Я не могу придумать ни одной причины, по которой ты могла бы остаться со мной, но ты гораздо умнее меня, и я надеюсь, тебе придет на ум что-нибудь.

Гарет опустил свои обтянутые перчатками руки ей на плечи. Его золотистые глаза были подернуты пеленой, которая подозрительно напоминала влагу. Щеки его были покрыты щетиной, немного более темного цвета, чем его рыжевато-каштановые волосы.

– Гарет, – спросила Дженни, – когда ты в последний раз спал?

– Я не знаю. Разве это имеет значение?

– И ты называешь себя разумным человеком.

Он не спорил. Вместо этого пальцы его, лежащие на ее плечах, импульсивно сжались.

– Я могу дать тебе одно, – хрипло произнес он. – Одну вещь помимо себя самого. Никто и никогда не посмеет косо взглянуть на тебя снова. Никогда с моим титулом и моей защитой. Мой дед хорошо научил меня отражать такого рода атаки. Позволь мне поставить свой титул на твою службу. Разреши мне встать подле тебя.

И с этого момента Дженни поняла, что он не покинет ее. Никогда.

– Гарет, – повелительно произнесла Дженни, – дай мне руку.

Он замер, удивленно отвернув от нее лицо.

– Что?

Она не стала повторять просьбы. Вместо этого Дженни взяла его за запястье и стянула перчатку. Его дыхание прервалось, едва она коснулась своим большим пальцем линий его ладони.

– Ты высокомерный человек, – начала она. – Рациональный человек. Чрезмерно гордый, чертовски ответственный и слишком неуклюжий.

Он уныло поежился, подавленный ее честным анализом.

– Я могу измениться.

Дженни вгляделась в его ладонь.

– Нет. – Она отклонила эту идею решительным поворотом головы. – Ты этого не сделаешь. Изменения – это не то, что я вижу в твоем будущем.

– Я могу попытаться.

– Ты не изменишься, – быстро проговорила она, – потому что я люблю тебя таким, какой ты есть.

Потрясение изменило его черты, но Дженни еще не закончила:

– Знаешь, что я вижу, когда смотрю на тебя, Гарет?

Он покачал головой.

– Я вижу сильного человека. Честного и хорошего. Возможно, немного негибкого – но достаточно разумного, чтобы сознавать свои пределы. Умного, чтобы выбрать женщину, которая поможет ему стать лучше. Я вижу мужчину, который делает ошибки, но готов признать это и работать, чтобы избежать их в дальнейшем. Я вижу человека, который отбросил всю свою гордость ради пользы своего кузена. И ради меня сейчас.

– Что ты еще видишь?

Она взяла его руку и положила себе на талию. Он прижался к ней, его пальцы обвились вокруг нее. Притягивая ее прямо к его сердцу.

– Я вижу, что я скажу «да».

– Да?

– Да, я возьму тебя. Если ты возьмешь меня.

Когда их губы встретились, она почувствовала улыбку на его устах. Он крепко прижал ее к себе. И когда после долгого, долгого, долгого поцелуя он поднял голову, она увидела, что он улыбается. Одно, длившееся вечно мгновение Дженни никак не могла подобрать названия, чтобы обозначить странное ощущение, поселившееся у нее в груди, найти слова, чтобы описать нахлынувшее на нее чувство. И наконец понимание пришло к ней.

«Ах, так вот что означает оказаться дома».

Если и было нечто постоянное в высших кругах лондонского светского общества, так это – маркизы Блейкли. Почти целых два века Блейкли являли собой прочное здание, стоящее на твердом фундаменте. Они представляли собой нерушимый барьер на пути перемен; древние стражи, напоминание юным об обязательствах, налагаемых титулом и знатностью. Девять поколений холодных, равнодушных мужчин – число достаточное, чтобы подавить претензии желавших потягаться с ними в богатстве и знатности.

И поэтому, когда девятый маркиз Блейкли купил слона в один день и объявил о том, что он женился, на другой, поползли слухи. Потому что он женился не на какой-нибудь ожидаемой дочери пэра. Или на наследнице несметного состояния. Так на ком же он женился?

Никто не мог точно ответить на этот вопрос.

О, конечно, всем было известно, как она выглядела. Она была миловидной и дружелюбной женщиной с роскошными темными волосами, приятной фигурой и очень яркой улыбкой. И они знали ее имя, полученное после замужества, – Дженнифер Кархарт, маркиза Блейкли, – однако им не было ничего известно о ее семье или ее состоянии. Это была загадка, поскольку все прекрасно знали, что Блейкли просто не мог жениться на ком-нибудь неподходящем.

Рассказывали разные истории.

Одни настаивали, что невестой Блейкли стала женщина по имени миссис Маргарет Бернард. Однако эта дама была в свете столь ничтожно малое количество времени, и все те, кто был с нею близок, например сам Блейкли, а также его кузен, жена его кузена и их сестра, – настаивали на том, что это не так. Кроме того, миссис Бернард имела такое отдаленное отношение к Кархартам, что светское общество даже не могло ее припомнить. Блейкли никогда не опустился бы до брака с ней. Что рождало законное не доверие этому слуху.

Новая маркиза Блейкли с головой окунулась в приготовления к гораздо более роскошной церемонии бракосочетания сестры Блейкли. Высшее общество, не желая полностью отказаться от сплетен, строило