единственный способ справляться с подобного рода чувствами. В противном случае они тебя разрушают.

Они всё это делают, это их общее дело. Это огромное общее дело.

Мы существуем в ситуации предкатастрофической. Это не торговля страхом. Это то, что понимают все. Неизвестно, можно ли развернуть глобальные тенденции так, чтобы катастрофы не было. Это очень трудно сделать. Но надо попытаться.

Но даже если придётся жить в катастрофе — это же ещё тоже вопрос, как именно в ней жить: в ней можно жить, как скоты, а можно, как люди. В ней можно побеждать и преобразовываться, возвышаться, а можно окончательно деградировать. Вот цена вопрос. И вот ради чего создаётся организация, вот в чём смысл деятельности.

Теперь, поскольку уже сказано об этом, хотел бы также сказать о том, что мы не останавливаемся на сделанном. Для нас для всех это тяжёлая общественная нагрузка. Мы относимся к ней, как к своему гражданскому долгу. Это не пустые слова. Вклад участников этого дела — это их свободное время. Они вкладывают в это мозг, время, душу, ум, талант, способности, образование. Получают с этого некий совокупный продукт. Мы к четвергу издадим брошюру, в которой окончательно будут сформулированы все результаты проведённых нами исследований. Эта брошюра будет вывешена в Интернете и можно будет распечатать её самим. И мы надеемся на то, что десятки тысяч наших активистов разнесут миллионы таких брошюр, чтобы люди это знали и все ветви власти. Если данные уже висят на сайтах официальных партий крупнейших, то пусть это знают и региональные отделения партий, и члены Совета, которые это всё придумали, и все средства массовой информации. Пусть все об этом знают. И в этом тоже принцип, поймите.

Крупный, разветвлённый, мозговой центр, у которого есть связь со средствами массовой информации, который в перспективе способен создавать свои собственные гибкие и мощные средства массовой информации, — это очень много. Не надо замахиваться сразу на всё. Никто не мешает в перспективе создать любой политический субъект: партию, движение. Но это последовательные этапы.

Нечто состоялось — сравним это с зачатием. Теперь ребёнок должен родиться. Он должен быть воспитан. Это нельзя делать быстренько-быстренько и кое-как. Это просто технически невозможно и это абсолютно безграмотно. Нужно, чтобы процесс шёл правильно и в правильном направлении.

И вот на этапе этого становления особо опасны два соблазна.

Первый — соблазн иерарахии. Он называется «соблазн славы». Как говорил мне один очень продвинутый православный священник: «Бес — он, милый, не дурак. Ему энергия самому очень трудно даётся, поэтому сначала он вербует на теле, а потом на славе. Сначала на „Бриони“ и дорогих часах, а потом — на мигалках. А вот когда уже это не получается, тогда он по-серьёзному начинает работать». Так вот, он указал просто первые два соблазна.

Кстати, я здесь хотел сказать и о православии, и о религии вообще — в пределах того, что мы будем делать, я надеюсь, что мы здесь продвинулись дальше других…

Никакой сверхмодерн, никакой новый Красный проект не будет построен на конфронтации с религией вообще и православием в особенности. А в принципе — с религией вообще. Мы считаем этот конфликт глубоко бессмысленным, православие — величайшим мировым духовным учением, внёсшим фантастический вклад в русскую культуру, в русскую идентичность. При этом я говорю, что и в эпоху СССР, и всегда никто не называл нас «советскими» за рубежом, все нас называли «рашн». Вот во всё это внесён огромный вклад. Вклад этот определяет место России в мире и её особую роль в мире. Без этого вклада России нет.

Ничего тут не может быть пересмотрено — как по причинам высшего духовного характера, так и по причинам глобальным, геополитическим и любым другим.

Русские — часть Запада, хотя бы христианского. Если христианский мир — это Запад, то русские — часть Запада. Но русские — альтернативная часть Запада, потому что они православные. Это христианство — и поэтому это Запад. И это другое христианство, альтернативное, и поэтому это альтернативный Запад.

Начинается всё гораздо раньше. Первые горизонты, на которых это абсолютно видно (и я тоже об этом говорил), это Греция — Рим. Русские, конечно, тяготеют к греческому Западу, а не к римскому. А там есть очень тонкая борьба, там и переплетения богатейшие… Но там очень тонкий конфликт внутренний. Эти конфликты маркируются на других этажах истории.

Главный вопрос в том, что Запад ненавидит русских не за то, что они — другие, а за то, что они — его альтернатива. Его альтер эго. Так ненавидят только альтер эго.

А не-Запад ненавидит русских за то, что, когда Запад обычный падёт, останется русский альтернативный Запад как последний оплот развития.

Поэтому его с двух сторон хотят добить. Одни — для того, чтобы Запад побыстрее пал. А другие потому, что они просто ненавидят собственного двойника, собственное второе лицо. Так всегда. Любовь и ненависть противоположны друг другу только в простейших лубках, а на самом деле любовь с ненавистью сплетены. Самая страстная ненависть существует по отношению к чему-то близкому. Далёкое (великие восточные культуры) так не ненавидят. Их уважают со стороны, их холодно, возможно, стремятся добить, но их так не ненавидят, как собственную альтернативу.

Взятый русскими марксизм, опять-таки, был альтернативным Западом. Русский коммунизм родился как альтернативное западничество.

Пётр — это альтернативное западничество. Православие — это альтернативное западничество. Византия — альтернативное западничество. Это не Китай, не Индия, не Бирма. Это «спор между собою», поэтому особенно острый, особенно судьбоносный спор. Когда показалось, что главный, основной Запад всё выиграл, всё победил и решил все свои проблемы, в этот момент усилиями многих сил русская альтернатива начала сворачиваться. Моральная капитуляция коммунизма, подписанная Горбачёвым, была одновременно и моральной капитуляцией русской альтернативности вообще.

Теперь абсолютно ясно всем, что этот самый основной Запад, который так гордился тем, что он всё сделал, просто нанёс удар по своему двойнику и по самому себе, как давно хотели нацисты, которые говорили, что надо уничтожить двух «ялтинских хищников». Уже в Сан-Ремо они говорили в 1946 году, если мне не изменяет память, что их окончательная цель в этом. И они сейчас близки к решению этой задачи, как никогда.

В этой ситуации пытаться вычёркивать духовное значение русского православия вообще, выступать с позиций примитивного атеизма — это просто подписывать самим себе смертный приговор.

И тут я перехожу к другой части деятельности, которая одновременно является и проблемой политической философии. Часть, о которой я сейчас говорю, — и деятельность, и политическая философия одновременно.

Я перехожу к направлению «АЛЬМОР» (альтернативные модели развития).

Вопрос развития сам по себе настолько сложен, настолько открыт, что если мы занимаемся альтернативными моделями развития, то, прежде всего, мы занимаемся развитием как таковым.

Что такое развитие или историчность материального мира? Что такое история элементарных частиц? Что такое история вещества? Что такое история усложнения вещества? Как история усложнения добиологического мира (то есть его развития) соединяется с историей усложнения биологического мира (то есть эволюцией) и с историей развития человечества (то есть историей как таковой в узком смысле)? Как эти три истории объединяются вместе? Что является «развивателем»? Что именно развивается? И как построена эта диалектика развития — неразвития?

Это же сложнейший вопрос теории систем. Сложнейший вопрос астрофизики. Сложнейший вопрос современной биологии. Сложнейший вопрос современной математики, всего комплекса современных наук.

Теория развития как таковая находится в стадии становления. И внутри этой теории развития очень много места духу. Внутри самой строго научной, самой материалистической теории развития место тому, что мы называем «дух», открыто. Так о чём тут спорить в XXIвеке религиозным и нерелигиозным людям?

Каждый видит это по-своему, но все вместе видят одно — видят развитие как восхождение. Мы обсуждали с религиозными людьми, является ли рай высшей ступенью, идёт ли восхождение выше рая? Конечно, идёт. И все об этом знают. Есть огромный спор о том, что такое теория Большого взрыва. Это