Историческое время наращивает свой бег. Бег становится всё более стремительным. То, что мы видим в Ливии, не может оставить равнодушным никого из нас. Нужно быть, как мне кажется, абсолютно сумасшедшим человеком для того, чтобы не понять, что этот колокол звонит по каждому из нас. И что ракеты «Томагавк» не будут различать, кто является «белым» патриотом, кто является сторонником усовершенствованного «красного проекта» или прямой реставрации существовавшего «красного проекта», а кто является либералом. Ракеты «Томагавк» будут бить по всем. Сразу. И каждый может попасть под удар.
Что касается того, что этот удар может быть нанесён только по Ливии и не может быть нанесён по нам, то это просто анекдотично. И все ведь понимают, что это не так. Завтра, как понимает каждый, какая- то группа людей объявит о том, что она недовольна тем, что происходит. Она будет иметь к этому большие или меньшие основания (а основания всегда есть). Приедут несколько компаний, освещающих деятельность (не «Аль-Джазира», так CNN). Они снимут людей, машущих руками, кричащих, что они недовольны. Потом эти люди откуда-то возьмут гранатомёты и автоматы, двинутся куда-то, по ним начнут стрелять. Окажется, что это не мятежники, не негодяи, а восставший народ. Восставший народ поддержат, если это надо будет, или раздавят, если это надо будет. Если вы выступите — вас раздавят, а если выступят господин Каспаров и другие (Касьянов и прочие, взятые в американскую обойму), то их поддержат.
Как только их поддержат, окажется, что страна существует в состоянии гуманитарной катастрофы, и по ней надо наносить соответствующие удары. Говорить, что у нас атомное оружие, что у нас очень много вооружения, у нас хорошая ПВО… Вы хотите это проверить? Вы хотите проверить, что осталось? Вы твёрдо уверены, что все эти ресурсы будут задействованы для того, чтобы защитить страну? Вы хотите испытать удовольствие, при котором надо будет обменяться ядерными ударами с непредсказуемыми последствиями?
Всё-таки, наверное, все мы, на трезвую голову, хотим жить, хотим продолжать общественную деятельность и деятельность вообще, хотим существовать в стране так, чтобы там существовали наши дети и внуки. Мало кто жаждет Апокалипсиса и кричит: «О, давай, приди скорей!» Значит, на кон поставлено очень и очень многое.
Я говорил и повторяю, что «крестоносцы» — это не моя риторика. Дело не только в том, что Бен Ладен или Каддафи (который никогда не был героем моего романа) говорят о каких-то там «крестоносцах», которые их атакуют. Дело заключается в том, что «крестоносцы» — это очень поэтичная вещь, воспетая очень многими…
Прошу прощения, если тут по памяти что-то неверно читаю. Это великие пушкинские строки: «Жил на свете рыцарь бедный…» Есть и другие строки, есть Ричард Львиное Сердце, есть Гроб Господень, есть штурм Акры, есть славные битвы христианского воинства…
Может быть, если кто-нибудь позвал бы меня в крестовый поход, то я бы оседлал коня, надел латы, взял копьё и поехал бы в этот крестовый поход вместе с другими. Правда, бывало в истории и что всё разворачивалось иначе — ограблением Византии… Не будем в этот сюжет слишком сильно вдаваться и слишком глубоко раскапывать эту метафору.
Вопрос заключается в том, что люди, которые сейчас совершают варварскую агрессию против Ливии, не заслуживают названия крестоносцев. Это сумасшедшие, жалкие, обезумевшие люди, не понимающие, что они творят, в какой логике они это творят, чего они добиваются хотя бы для своих собственных стран и для мира. За спиной этих сумасшедших стоят расчётливые, но ещё более обезумевшие силы, которые тащат мир просто в пропасть. Сознательно туда тащат.
Я беседовал с вполне холёными и умными, сдержанными людьми, которые говорили, что в результате трансформации миропорядка А (вот этого модерна) в миропорядок Б (как бы он ни назывался) должно остаться 10% населения, примерно 400 миллионов. А когда я спрашивал: «За счёт чего это будет сделано?», — мне спокойно говорили: «За счёт всего! Государств уже не будет, будет 400 миллионов, они будут поделены на разряды — и тогда, может быть, можно будет продолжать движение мировой истории в соответствии с этими новыми критериями».
На повестке дня стоит слишком и слишком многое. Оставим даже в стороне этот экстремальный вариант. Зададимся вопросом — что именно делают те, кто сейчас осуществляет свою агрессию (или «гуманитарную акцию») в Ливии? Они всё время рассказывают нам о том, что они мешают преступной власти наматывать на гусеницы мясо своего народа, давить людей, истреблять их, используя военное преимущество, и так далее, и тому подобное.
Перед тем, как выступить в программе у Соловьёва по вопросу о Ливии [ «Поединок», канал «Россия», 24.03.2011], я познакомился с тем, как мой оппонент, господин Злобин, выступает в программе «Эхо Москвы» [ «Клинч», 22.03.2011]. А также с тем, как ему оппонирует очень позитивный, совсем неглупый, просто умный, образованный человек из «Альфы» по фамилии Филатов, который выдвигает против господина Злобина вполне весомые, конструктивные аргументы.
Если бы я слушал эту передачу и голосовал, я бы проголосовал однозначно за Филатова и считаю, что он вполне полноценно оппонировал господину Злобину.
Но внутри этой полноценности есть одна… даже не слабина… одна черта существующего сейчас патриотического большинства, которое упорно не хочет брать определённый барьер сложности. Вот оно подходит к этому барьеру — и от него отодвигается назад. Оно не перескакивает через этот барьер, оно не переходит в ту зону, где оно, это патриотическое большинство, может до конца быть эффективно в борьбе с противником. Вот не переходит оно из некоей зоны #1 в зону #2! Не хочет оно туда переходить, чурается чего-то, не очень хорошо понимает, что это надо делать. И, к моему глубочайшему сожалению, процесс, связанный с переходом вот этого барьера… Не того барьера — когда-то, по-моему, «К барьеру» называлась программа господина Соловьёва, а того барьера, который сейчас стоит перед нашим патриотическим большинством, стремящимся защитить Родину от страшных, реальных нависших над ней опасностей… Для того, чтобы действительно смочь защитить Родину до конца, чтобы смочь вести информационную и идеологическую борьбу это большинство должно взять определённый барьер. Оно его не берёт. Не берёт — и это оборачивается серьёзнейшими последствиями.
Я не буду говорить о том, что на «Эхо Москвы» вообще очень странно ведутся голосования. Ещё неизвестно вообще, можно ли победить в голосованиях на «Эхо Москвы», потому что несколько раз, когда я начинал побеждать, все эти голосования останавливали, объявляли фиктивные результаты, а потом руководители радиоканала приносили мне письменные извинения и устные тоже. Поэтому я не буду даже говорить здесь о результатах на «Эхе Москвы».
Вопрос методологический. И барьер этот, о котором я говорю, прошу прощения, называется методологическим. Это барьер политической семантики. Политической лингвистики. В конечном итоге, этот барьер и называется «игровым».
Если вы помните, я говорил, что русских нельзя победить в войне. Нельзя. Они один из самых боевых народов мира, хорошо воюющих. Тогда же говорил, что, может быть, из малых народов пуштуны или кто-то воюет и лучше… Я не знаю, как там с немцами… Немцы хорошо воюют. Но русские — это народ-воин. И там, где идёт война, они побеждают. Поэтому Бжезинский назвал свою победу «победой без войны». Но победа без войны — есть игровая победа. И в игровой победе безумно важный элемент — это методология, политическая семантика, политический язык.
Если вы согласились на определённую формулировку вашей дискуссии, вы уже попали в ловушку, вы из этой ловушки никогда не выйдете. Если вам навяжут простую формулу: «Должна ли власть чинить бесчинства по отношению к народу и должно ли мировое сообщество вмешиваться, если власть чинит бесчинства по отношению к своему народу?», если вы поверите в такую формулировку, примете её и
