— Удачи, — эхом ему прозвучало пожелание наемника — и мне показалось, что в этот раз его голос прозвучал искренне.
Я стоял перед ржавым дорожным знаком. На нем еще остались следы белой краски и черные буквы, по которым можно было разобрать единственное слово, начертанное на жестяном параллелепипеде.
«Лиманск».
Засекреченный город, которого нет на старых картах генштаба.
Город, созданный людьми и превращенный Зоной в гигантскую блуждающую аномалию.
Почему именно «Лиманск»? Да кто ж его знает? Словарь, встроенный в мой наладонник, поясняет просто: «Лиманск». Поиск не дал результатов. «Лиман (от греч.
Может, Зона и вправду живая? И, как всякое живое существо, не лишена своеобразного чувства юмора. Судя по тому, сколько сталкеров пытались пройти через город-призрак и не вернулись обратно, не является ли Лиманск своеобразным рубежом, где река твоей жизни обрывается навсегда, чтобы раствориться в необъятном море, название которого никогда не узнают живые?..
Хотя это всё, конечно, лишь мои домыслы.
Звук шагов Лесника давно уже затих за моей спиной, но его слова все еще звучали в моей голове.
«Запомни, парень, — сказал он напоследок. — Не все в жизни решает хороший ствол и меткий выстрел. И личная удача тоже иногда заканчивается. Мне ли не знать…»
Шрам вернул мне все снаряжение до последнего патрона. Странный он, конечно, со своими принципами — контракт превыше всего, а между контрактами можно и человеком побыть немного. Ровно до следующего контракта. Впрочем, если задуматься, многие живут так же, «первым делом самолеты, а все остальное — потом».
Я стоял, сжимая в руках автомат, и все не решался перешагнуть невидимую черту, за которой медленно и неторопливо клубился утренний туман — слишком плотный, чтобы быть просто туманом. Сплошное облачное молоко, очень похожее на однородную взвесь, в которую шагаешь, покидая борт самолета по команде инструктора «Пошел!».
Но здесь команду можешь отдать себе только ты сам. По пути сюда Лесник рассказал, что Лиманск «каждый раз другой, и часто случается в этих местах — вошел человек в туман, и как слизало его. Можешь в двух шагах за ним идти, а все равно не поймешь, не увидишь как человека смерть лютая настигла. Это потому, что законы Зоны блюсти надо, коль ты ее топчешь. И в Лиманске сегодняшнем ни малейшего следа от тебя не должно остаться, иначе вряд ли ты оттуда вернешься». В общем, ободрял старик как мог.
Ладно, с другой стороны, все равно выбора нет, а возвращаться назад — в Зоне примета хуже не придумаешь… И я просто шагнул вперед, искренне надеясь, что Лесник оказался не во всем прав и что остатки личной удачи в который раз помогут мне остаться в живых.
Я сделал несколько шагов — и понял, что иду не по ковру из прелой осенней листвы, а по твердой, скорее всего, асфальтовой дороге. Туман неохотно расступился — и я увидел город. Город, которого не может быть на этом месте… и который, тем не менее, существует. Город, созданный людьми… и Зоной.
Под моими ногами и вправду была дорога, которая в принципе не могла находиться внутри Периметра. Ровный, абсолютно ровный асфальт, без малейшей выбоины. Говорят, до перестройки такие дороги делали в закрытых городках, порой посещаемых иностранными делегациями и партийными бонзами. Но пули, копыта мутантов и кислотные дожди разрушили даже эти дороги…
Но только не здесь.
Этот город стоял нетронутым, словно его не коснулись ни Нулевой, ни Первый, ни Второй Взрывы. Обвитые плющом одно- и двухэтажные домики не имели ни малейших следов разрушений, словно были отстроены пару недель назад. Уютные скверы, небольшие фонтанчики, свежевыкрашенные скамейки, не знавшие что такое ножи вандалов, способных на самовыражение лишь тремя словами «Здесь был Васян». Или же тремя буквами, что проще и понятнее, как струя шавки, метящей не свою территорию…
А еще здесь были люди, также не тронутые ни временем, ни Зоной. Возможно, она сохранила для себя этот город вместе с жителями как память о прошлом, которое уже никогда не вернется… Но как же хочется верить, что неправы оказались Лесник и Шрам, что не об этом Лиманске говорил первый и не в нем побывал второй. Ведь ты можешь многое, Зона, и я правда хочу, чтобы этот Лиманск был настоящим. Больше, чем что-либо другое в жизни…
Потому что по той же дороге, на которой стоял я — грязный, с автоматом в руке и фильтрующей маской на груди, — шли люди из моего далекого детства. Такие же, как я, из плоти и крови, но… другие. Другие потому, что на их лицах было написано счастье. Простое счастье людей, знающих, что страна, в которой они живут, самая великая и могучая. Что их соотечественники сорок лет назад победили самое страшное зло на планете. Что такой же, как они, обыкновенный русский человек, каких в Союзе миллионы, четверть века назад первым в мире отправился в космос… И что здесь и сейчас они тоже делают одно большое и нужное дело…
Видимо, сегодня был выходной, и они просто гуляли по главному проспекту Лиманска, накрытому зеленым плащом самого настоящего лета. Люди неторопливо прогуливались мимо деревьев, покачивающих тяжелыми изумрудными кронами, и никто из них не обращал внимания на легкий ветерок, кружащий листья возле резной каменной урны. И почему-то я точно знал, что могу спокойно пройти сквозь этот веселый смерчик, и ничто не разорвет меня на тысячи кусков и не спрессует в окровавленный артефакт…
Навстречу мне шли двое парней. Один в крутой вареной джинсе и синих кроссовках с тремя белыми полосками, второй в простой фланелевой рубахе, серых брюках и не очень новых ботинках — из тех, в которых и на работу каждый день, и на праздник в самый раз, если сапожным кремом немного подмазать и отполировать. «Вареный» достал из кармана пачку сигарет и протянул товарищу:
— Угощайся.
— Спасибо, Коль, — поблагодарил обладатель универсальных ботинок, вытаскивая сразу две сигареты и отправляя вторую за ухо. — Кучеряво живешь в последнее время. Джинсы, «Адидас», «столбы». А у нас в магазине, кроме «Казбека» и «Беломора», уже неделю ничего нет.
— Мы люди приличные, курим «Столичные», — подмигнул «вареный» и хлопнул товарища по плечу. — Не горюй, Санек. Сам же знаешь, не «фарца» это всё, а научная командировка в Штаты с вылетом из Москвы. Хотя ты прав. Лучше, конечно, барахло это забугорное в комиссионку сдать, а то ребята косятся. Нехорошо.
Я посторонился, и они прошли мимо меня, словно я был пустым местом. Хотя, наверно, так оно и было. Они не видели меня, это было очевидно. Человек с автоматом был чуждым в мире, где граница всегда на замке и страна плотно отгорожена от остального мира железным ракетным занавесом и пуленепробиваемой идеологией…
Лучик слишком приветливого солнца отразился от чисто вымытого окна напротив и ослепил меня на мгновение. Я с силой зажмурился и тряхнул головой, словно отгоняя наваждение.
Что со мной? Ощущение словно мне на глаза насильно надели розовые очки, а мозг обложили сладкой ватой. И легкий звон в ушах. И удаляющиеся голоса двух парней, одному из которых немного повезло в жизни. Правда, похоже, он уже об этом жалеет.
Я открыл глаза. Итак, в этом мире крылатых качелей и трех белых коней я был человеком-невидимкой. Что ж, может, оно и к лучшему. Я здесь явно лишний, и, чем скорее этот город останется за моей спиной, тем лучше.
Я медленно двинулся по улице, огибая редких прохожих. Люди недоуменно оглядывались, скользя взглядом по моей фигуре… и не видя меня. Они, несомненно, чувствовали присутствие инородного тела, но мимолетное беспокойство на их лицах вновь сменялось улыбкой, как только я удалялся от них на несколько шагов. Счастье было везде. Город казался наполненным им снизу доверху — от нереально ровного асфальта до чистого лазурного неба — и ничто не могло омрачить его, даже грязный сталкер с автоматом в руках. Город просто не замечал его, живя своей жизнью — прекрасной и далекой, как песня моего детства…
