освободить меня от полетов.

Доктор Дейника опешил:

— Так тебе сказал майор Майор? Когда?

— Когда я настиг его в железнодорожной выемке.

— Так сказал майор Майор? В выемке?

— Нет, он сказал это в кабинете, после того как мы вылезли из выемки и впрыгнули в окно. Он просил не говорить об этом никому. Так что ты не очень-то трезвонь.

— Какой ты все-таки гнусный тип! Трепач и лгун! Ему видите ли, велели никому не говорить! А не сказал ли он, каким это образом я смогу освободить тебя от полетов?

— Черкануть на бумажке, что я на грани нервного истощения, и отправить бумажку в штаб полка. Доктор Стаббс в своей эскадрилье то и дело списывает людей, а почему ты не можешь?

— А что дальше происходит с людьми, которых Стаббс списывает? — насмешливо спросил доктор Дейника. — Может быть, ты не знаешь, что их прямехонько отправляют обратно на боевые задания? А доктор садится в лужу. Конечно, я могу освободить тебя, заполнив бумажку, что ты не годен для полетов, но ты забыл об «уловке».

— «Уловке двадцать два»?

— Именно. Допустим, я освобожу тебя от полетов, но мое решение должно быть одобрено штабом полка. Там и не подумают его утвердить. Тебя-то вернут на боевые задания, а вот что будет со мной? Скорее всего, отправят на Тихий океан. Нет уж, благодарю. Я вовсе не собираюсь ради тебя испытывать судьбу.

— А может, все-таки стоит попытаться? — не сдавался Йоссариан. — Что хорошего ты нашел здесь, на Пьяносе?

— Пьяноса — ужасная гадость. Но все-таки это лучше, чем Тихий океан. Я был бы не против, если бы меня отправили куда-нибудь в цивилизованное место, где время от времени я сумел бы подработать на абортах. Но на тихоокеанских островах нет ничего, кроме джунглей и муссонов. Я сгнию там заживо.

— Ты и здесь гниешь.

Доктор Дейника рассвирепел не на шутку.

— Вот как? Зато по крайней мере я приду с войны живым, а вот о тебе этого с уверенностью я не могу сказать.

— Черт побери, ведь как раз об этом и идет речь! Именно поэтому я и прошу тебя спасти мне жизнь.

— Спасение жизней — не мое дело, — хмуро возразил доктор Дейника.

— А что же — твое дело?

— Не знаю. Мне сказали, что я обязан соблюдать профессиональные этические нормы и никогда не давать показаний против других врачей. Послушай, ты думаешь, что только твоя жизнь в опасности? А что в таком случае сказать обо мне? Эти два шарлатана, которые помогают мне в медсанчасти, до сих пор не установили, что со мной.

— Может быть, у тебя опухоль Юинга? — саркастически спросил Йоссариан.

— Ты всерьез так думаешь? — испугался доктор Дейника.

— Откуда мне знать, — нетерпеливо ответил Йоссариан. — Я твердо знаю только одно: что мне еще придется полетать. Как ты думаешь, меня собьют? У меня уже пятьдесят один вылет.

— Уж налетал бы пятьдесят пять, — посоветовал доктор Дейника. — С твоим дурацким характером ты еще ни разу не выполнил нормы.

— Так как же, черт побери, я ее выполню? Стоит мне приблизиться к норме, как полковник Кэткарт снова ее увеличивает.

— Ты никогда не выполнишь норму, потому что то и дело убегаешь в госпиталь или уезжаешь в Рим. Выполнил бы свои пятьдесят пять заданий — и все было бы в порядке. Тогда ты имел бы право отказаться летать. А я подумал бы, как тебе помочь.

— Обещаешь?

— Обещаю.

— Что ты обещаешь?

— Обещаю, что я, возможно, подумаю, как тебе помочь, если ты выполнишь свои пятьдесят пять заданий и если уговоришь Макуотта отметить меня в полетном листе. Мне надо получить надбавку за полетное время, не садясь в самолет. Я боюсь самолетов. Ты читал об авиационной катастрофе в Айдахо три недели назад? Шестеро погибли. Кошмар!.. Не знаю, кому это нужно, чтобы я летал четыре раза в месяц ради какой-то надбавки. Мне и без того хватает нервотрепки. А тут еще дрожи от страха, что разобьешься.

— Я треплю себе нервы по той же самой причине. Не ты один.

— Угу, но я еще здорово нервничаю из-за этой опухоли Юинга, — похвалился доктор Дейника. — Тебе не приходило в голову, почему у меня все время озноб и заложен нос? Пощупай мой пульс.

Йоссариана тоже волновали опухоль Юинга и меланома. Словом, несчетные беды лезли из всех щелей. Когда он размышлял над тем, какое множество болезней и трагических происшествий подстерегает его на каждом шагу, он просто поражался, как это он ухитрился до сих пор сохранить отличное здоровье. Это было какое-то чудо. Каждый день его жизни был рискованной и опаснейшей схваткой со смертью. И целых двадцать восемь лет ему удавалось ежедневно выходить победителем из этих схваток.

Своим крепким здоровьем Йоссариан был обязан физкультуре и спорту, свежему воздуху и благотворному влиянию коллектива. Однако в один прекрасный день, когда инструктор по физической подготовке на базе в Лоури Филд приказал всем выходить на зарядку, рядовой Йоссариан поспешил в амбулаторию и пожаловался на боли в боку.

— Мотай отсюда, — сказал дежурный врач, который в это время ломал себе голову над кроссвордом.

— Мы не имеем права говорить ему: «Мотай отсюда», — сказал капрал. — Относительно желудочных больных поступило новое распоряжение. Мы обязаны держать их под наблюдением в течение пяти дней, потому что многие из них умирают, после того как мы их выставляем за дверь.

— Ну ладно, — проворчал врач. — Подержите его под наблюдением пять дней, а потом пусть мотает отсюда.

У Йоссариана отобрали одежду и поместили его в палату, где он был вполне счастлив, поскольку поблизости никто не храпел. Наутро в палату влетел молоденький англичанин — подающий большие надежды ординатор — и осведомился у Йоссариана насчет его печени.

— По-моему, у меня что-то не в порядке с аппендиксом, — сказал ему Йоссариан.

— Да, с аппендиксом у вас неважно, — с апломбом заявил англичанин. — Если ваш аппендикс не в порядке, мы вас оперируем. Оглянуться не успеете, как вернетесь в часть. А вот приди вы к нам с жалобой на печень, вы могли бы целый год водить нас за нос. Видите ли, печень для нас — темный лес. На сегодняшний день мы знаем твердо только то, что печень существует. Мы имеем более или менее ясное представление о том, как функционирует здоровая печень, но все остальное для нас, откровенно говоря, — туман. В конце концов, что такое печень? Возьмем, к примеру, моего отца. Он умер от рака печени, хотя ни разу в жизни не болел, пока его не свалил рак. Человек понятия не имел, что такое боль. Правда, меня все это мало трогало, поскольку я отца терпеть не мог. Но мать обожал. Вы знаете, так бывает…

— А чем здесь занимается офицер английской медицинской службы? — захотелось узнать Йоссариану.

Офицер засмеялся:

— Расскажу, когда увидимся завтра утром. И снимите вы этот дурацкий пузырь со льдом, пока не умерли от воспаления легких.

Больше Йоссариан англичанина не видел. Самой приятной особенностью госпитальных врачей было