Нефедов вчитывается в его аккуратные каракули.

– Насчет фонтанов я пошутил, – замечает он робко.

– Пошутил, бывает, – мужчина поправляет галстук. – Вот вместе и посмеетесь. Там.

Звучит зловеще, хотя и туманно. С кем вместе? Где это «там»? Игоря вдоль позвоночника пробирает морозцем. Воображение ему рисует тюремную камеру, допросы с пристрастием… Бедная Надя! Сможет ли он подать ей весточку?..

Кто-то за ним уже едет… Минуты тянутся в тревожном ожидании. Но вот наконец стукают наружные двери, и проходную заполняет голос:

– А что тут у нас?!. Игде такой-сякой?!.

С первого взгляда видно, что это обычный мент, и притом местный. Он черноус и одет в обычный, колом сидящий китель. Кажется, впервые в жизни Игорь при виде мента чувствует облегчение.

– Кто такой, слушай?.. Что натворил?..

Как все местные, он кричит, будто хочет устроить скандал.

– Водопроводчик, – спокойно сообщает охранник. – Вот протокол. Сдашь его куда следует – надо выяснить, что за птица.

– Ай-ё… – черноусый сдвигает фуражку на лоб, но спорить с галстучниками не решается. Только выйдя с Нефедовым на улицу, мент взмахивает руками: – Какой-такой протокол? Куда сдашь? Слушай, я плохо по- русски читаю, что ты такого сделал?

– Ничего, – Игорь скромно пожимает плечами.

У ворот санатория их поджидает не воронок и не милицейская «канарейка», а старый обшарпанный рафик с растопыренными передними колесами. Внутри автобусика спят двое – мент-водитель и какой-то дядька – видимо, тоже задержанный. Черноусый отправляет Нефедова к дядьке, а сам усаживается рядом с водителем. Сойдясь в кабине, менты, разумеется, галдят и бурно жестикулируют. Рафик сам собой трогается и, тарахтя, катит в сторону города.

После нескольких дорожных толчков дядька в салоне перестает храпеть. Он открывает глаза, вперивает их в Нефедова и, чуть погодя, протягивает широкую ладонь:

– Здорово, кореш!

– Ой! – (от его пожатия хрустят кости).

– За что тебя взяли?

– Ни за что, – вздыхает Игорь. – Просто гулял.

– Ага! Вот и я погулял тоже…

Дядька придвигается ближе, обдавая Игоря густым перегаром.

– Я, брат, сам из Норильска; шахтеры мы… А у них тут водка – не водка: две по ноль семь махнул – и ни в одном глазу. Ребята надоумили: иди, грят, на рынок, там чача продается, на курином говне настоянная; как паровозом, грят, с ног сшибает. Пошел проверять – не соврали ребята. С ног не сшибла, а двинула хорошо. Менты сказывают, я на рынке на ихнем три прилавка свернул.

– Это дело… – уважительно замечает Нефедов. – И что потом?

Норильчанин чешет в затылке.

– Что потом… Повязали, конечно. Только я тебе так скажу: бардак тут у них повсюду. Возят меня два часа, а куда сдать, не знают. Вытрезвитель закрыт; в горотделе пусто. Все, вишь, по мандарины ушли.

– Так это же хорошо. Если некуда сдать, может быть, нас отпустят?

– Хрен отпустят! – качает головой шахтер. – За так тут ничего не делается. Я просился – они грят: «Червонец». Где я червонец возьму, когда все на чачу извел?

Тем временем пейзаж за окошком рафика приобретает узнаваемые черты. Впереди в придорожном ряду профсоюзных здравниц Нефедов различает уже и свой пансионат… «Пора! – решается он. – Сейчас или никогда…»

– Будьте добры, пожалуйста! – кричит Игорь ментам.

Те оборачиваются:

– Что такой?

Нефедов показывает им десятку. Рафик, вильнув, скрипит тормозами.

– Бабки есть, командир, объявляй амнистию! – обрадованно гудит шахтер.

– Ай-ё!.. – всплескивает руками черноусый. – Если бабки есть, зачем мозги пудришь?

Некоторое время менты рядятся с задержанными, пытаясь истребовать с них вторую десятку, но в итоге сдаются.

– Идите обое, чтоб глаза мой не видел… – и черноусый прибавляет еще несколько слов на родном языке.

Толкая друг друга, Игорь с дядькой вываливаются из рафика. Из кабинного окошка вслед им летит протокол – плод творчества галстучников, разорванный в клочки.

– Свобода, ёшь ее! – в приливе чувств шахтер встряхивает Нефедова за плечи. – Спасибо, братишка, отмазал…

Радость Игоря была бы полнее, если б не выброшенная десятка. Надя о ней рано или поздно спросит…

– Теперь куда? – дядька чешет в затылке. – Может, айда на рынок?

Ну нет! На сегодня с него приключений достаточно. Со всей твердостью, на какую способен, Игорь отказывает шахтеру в компании.

– Ну, смотри… – лицо у дядьки скучнеет. – Тогда, значит, больше не свидимся. Завтра уже я ту-ту… с вещами на электричку.

– Желаю удачи…

Тепло простившись с шахтером, Нефедов бредет к своему пансионату. Там ждет его Надя – ждет, чтобы простить. Они будут есть лаваш с мандаринами. Игорь расскажет Наде о своих приключениях. А через пару дней Нефедовых тоже заберет электричка. Скрипя и пошатываясь, по бровке, по краешку меж гор и моря увезет она их в Россию.

– Что, не успел, профессор?

Как большинство столичных вокзалов, этот был тупикового типа. Термин, конечно, спорный, ведь где одному тупик, там для другого начало. Однако на несколько часов каждую ночь вокзал действительно становился тупиковым в обоих направлениях. Факт, противоречащий логике, но оттого не менее печальный – для всех, кто по той или иной причине опаздывал на последнюю электричку.

С этим фактом сегодня столкнулся Нефедов.

Табло пригородных отправлений светилось зелеными прочерками, а прямо под ним на заплеванном асфальте расположилась компания бомжей. Днем лежавшие неподвижно или бродившие по городу с видом сомнамбул, в этот полночный час бомжи были полны жизни, шутили и далеко вокруг распространяли свой изумительный смрад. Они посматривали на Игоря с ехидцей, подмигивали ему заплывшими глазками и ухмылялись беззубыми ртами, обметанными сизыми запекшимися болячками. Их лица в гематомах всех цветов радуги были самого тупого типа, какой только можно себе представить.

Больше всего бомжей забавлял книжный том, который Нефедов держал под мышкой.

– Твой поезд ушел, профессор! – куражились они. – Сядь с нами, почитай нам на сон грядущий…

Наступило то мертвое время суток, когда железнодорожники меняют электричкам колеса и подсчитывают свои убытки. Днем привокзалье кипело, выделяясь мутным пятном на фоне московских, тоже отнюдь не хрустальных человеческих вод, но теперь, когда спал пассажиропоток, обнажилось его отвратительное дно. Вылезли из ила гады, скользкие, опасные твари, а разная транзитная рыбешка, на беду свою угодившая в ловушку расписания, наоборот, искала места, где спрятаться. Она понабилась в зал ожидания, чтобы там, истребив остатки кислорода, стать жертвой неизбежного массового замора.

Нефедов слонялся по пригородной зоне под ослепшими табло. Он протрезвел достаточно, чтобы уже не привлекать внимания милиции, но еще не настолько, чтобы заинтересовать вокзальных проституток. Шнырявшие там и тут востроглазые жулики тоже не видели в нем своего клиента. Впрочем, Игорь сейчас выглядел таким помятым, что и сам мог сойти за какой-нибудь персонаж здешнего паноптикума. С толстой книгой под мышкой он, например, мог представлять собой образ вокзального дурачка. Однако в душе, конечно, Нефедов имел мало общего с вокзальными резидентами. Отличие было в том, что он не умел, как