нее и теплилась какая-то надежда на что-то, то теперь ее можно будет похоронить с тем выражением лица, которое она заметила у Карпатова. Впрочем, надеяться на что-то было глупо. Правильно Захар заметил, что писатель глухонемой. И еще он бесчувственный, холодный, черствый и сухой. Получается описание несвежих хлебобулочных изделий. Точно, Карпатов – настоящий сухарь!

– Ну, ты как? – через забор перевесила свое грузное тело Анюта. – Не жалеешь, что немцу отказала? Молодец, настоящая патриотка! Пусть теперь узнают, что не каждая русская баба готова в их заграницу ехать. У нас, русских баб, своих мужиков хватает!

– Уж это кому как, – не согласилась с ней Катерина.

– Нет, некоторым, безусловно, Германию подавай, – согласилась сразу Анюта и сообщила: – Любка- стриптизерша за своего Фрица замуж собралась. Она сегодня на воротах объявление повесила, что ее дом продается. Ты представляешь?! Катерина, может, возьмешь кредит и купишь ее дом? Все равно в Германию ехать отказываешься.

– К чему? – пожала плечами Катерина. – Все бесполезно.

– Пойдем, хоть посмотрим, – лукавила Анюта, втайне надеясь заполучить себе подругу в деревню.

– Пойдем, – не стала спорить Катерина. В принципе, половичок она может и потом забрать, а холодильник все равно до завтра станет ее дожидаться. Неотложных дел во время отдыха она себе не намечала. Отдыхать так отдыхать.

Дом Любови Карелиной походил на осиное гнездо. Но не в смысле интерьера, он-то как раз был вполне обычным. Осу напоминала сама Люба, жалящая всех налево и направо. Завидев Катерину, она сначала ужалила ее.

– Что, завидуешь счастью моему?! – Любка вильнула стройными бедрами. – То-то. Так и сиди старой девой, до которой никому нет дела.

– У меня, между прочим, – обиделась Катерина, – есть дочь, квартира и любимая работа!

– Знаем, знаем, слышали, слышали. Чего пришла?

– А мы хотим твой дом купить! – прямо с порога заявила Анюта.

– Ага, понятно. Еще одна жертва деревенской любви. Вот, Катерина, гляди, что с тобой будет через десять лет, если ты купишь этот дом. Единственное, кого у тебя не будет, так это придурка Семена. Будешь здесь куковать одна, невостребованная, как просроченная бандероль, и подметать деревенскую околицу цветастой юбкой! От нее даже дочери сбежали родные. Бывает же такое!

– Ничего не сбежали, – угрюмо противилась Анюта, – просто они замуж повыходили за городских.

– Вот! – Карелина подняла указующий перст. – Даже они замуж повыскакивали. Видела бы ты их, Катерина, все рыжие и прыщавые. И ты такой же будешь!

– С какой это стати? – возмутилась Катерина, которая не собиралась красить волосы в рыжий цвет.

– Я тебя не отговариваю, – пожала плечами Карелина. – Дом у меня добротный. Кругом, опять же, сплошной гламур. Я тебе его даже с мебелью продам. Гляди, вот это софа времен Людовика XIII. – И она указала на старый, многое повидавший на своем веку, промятый диванчик.

– К чему ей твое старье?! – критическим взглядом оценила королевскую меблировку Анюта.

– Эх, село, – трагически простонала Карелина. – Это не старье, а антиквариат. Отдам недорого, но сама понимаешь, вполне возможно, что на нем сам король сидел! – Она уселась на диванчик и изобразила короля.

– Со своими многочисленными любовницами, – вздохнула Катерина, заметив на диване сильные помятости.

– Ах, это? – махнула рукой Любовь. – Так это ко мне подруга приезжала Анютиной комплекции. Бери, как раз под ее седалищное место промялось.

– Ты нам лучше кухню покажи, – сказала Анюта, пропуская колкость мимо ушей.

– Ну, конечно, – засмеялась Карелина, – кто куда, а Анюта к еде поближе.

– У меня, между прочим, мужик есть, которого кормить надо. Это у тебя, Любка, вследствие отсутствия мужского пола вся кухня паутиной заросла.

– Ой-ой-ой! – скривилась Любовь. – У меня теперь немецкие гарнитуры будут с конфорками и сенсорным управлением. Ну, хотите смотреть кухню? Так пошли на нее!

В этом, святом для каждой женщины месте Люба немного успокоилась и спрятала свое жало. Во многом оттого, что ей не отвечали колкостями. Она даже раздобрилась и предложила чаю с вареньем. Чайную церемонию Люба провела с немецкой щепетильностью.

– Фриц говорит, – рассказывала она, возясь с заварочным чайником, – что у него в Дрездене, город такой, где известная на весь мир картинная галерея, так вот, у него там двухэтажная квартира улучшенной планировки с окнами, выходящими на эту галерею. Фриц говорит, что днем, когда солнце освещает галерею, из его окон видно Сикристинскую мадонну.

– Сикстинскую, – поправила Любу Катерина.

– Ну, да, я и говорю, ее и видно. Буду днем сидеть в кресле-качалке, – ой, у Фрица такое кресло- качалка! – и любоваться мадоннами. Конечно, там и кавалеры есть на полотнах, только Фриц говорит, их не видно. Но я же могу в музей сходить и там ими полюбоваться.

– Да, Любка, – вздохнула Анюта, – тебе теперь придется любоваться только музейными кавалерами. Иначе Фриц тебя депортирует из страны как изменницу.

– Мне, кроме Фрица, – призналась Любовь, – больше никто не нужен!

– Ты его любишь, да?! – восхищенно спросила Катерина.

– Вот еще! – Люба пожала плечами и поинтересовалась у Анюты: – Она действительно такая дурочка или притворяется?

– Действительно, – ответила ей Анюта и спохватилась: – Никакая она не дурочка! Она наивная.

– Дуракам обычно везет, – задумалась Любовь. – Но они так часто упускают свое счастье. – По всей вероятности, Карелина намекала на отказ Катерины выходить замуж за Клауса. – Я свое не упущу!

– И правильно сделаешь, – согласилась с ней Анюта, помогая разливать по чашкам свежезаваренный чай. – Чего сидеть, дожидаться? Лучше синица в руке. Тебя, Катерина, это уже не касается. Ты и синицу упустила, и журавля.

– А вот я своего не упущу, – повторила Любка, – плиту эту оставишь или новую купишь? Духовка работает сносно, газ баллонный. Так, что я тебе еще забыла сказать? Ах, да, у меня водопровод…

– Водопровод?! – восхищенно произнесла Катерина так, как будто речь шла о том, что у Карелиной на кухне висит та самая Сикстинская мадонна. Переоценка ценностей, так сказать. Иногда она весьма странным образом влияет на нашу жизнь.

– Нагревательные приборы действуют, ванна в доме есть, – вспоминала Карелина. – Цену назову позже, да тебе все равно кредит брать придется.

– Придется, – согласилась Катерина, которой внезапно захотелось пользоваться водопроводом и почувствовать себя снова полноценным человеком, перестать париться в душной Анютиной бане и мыть волосы в реке! Внезапно до нее дошла простая истина: если у нее будет водопровод, то никто не станет ей приносить ведра с колодезной водой. – Впрочем, водопровод – это не главное. Главное, чтобы в доме была чистая аура.

– Ну, – протянула Люба, – почистишь в случае чего, не за все же мне одной отдуваться.

– Девочки! – внезапно Анюту потянуло на нежности. – Как хорошо, что ты, Любка, уезжаешь! Как здорово, что ты, Катерина, покупаешь ее дом! Жизнь налаживается.

– Ты думаешь, – спросила Катерина, – мне действительно нужно купить этот дом?

– Этот или какой другой, – махнула рукой Анюта, – все равно. Главное, как ты правильно сказала, это аура. А она у тебя, как еще Комариха заметила, очень чистая. От тебя свет идет, я это, едва тебя увидела, сразу поняла. И не только я, это все заметили.

– А он к тому же еще и слепой, – подумала вслух Катерина.

– Нет, насчет святости не знаю, – передернула плечами Люба. – Это ты, Анюта, загнула. Какой от нее свет идет? Одна глупость со всех сторон лезет. Я бы на ее месте, не раздумывая, замуж за Клауса пошла или Захара у Оксанки отбила бы.

– Потому ты никогда и не будешь на ее месте, – многозначительно сказала Анюта.

– А мне и на своем вполне комфортно, – заявила Карелина. – Бери, Анюта, пирожок, кушай, поправляйся дальше. Я сегодня на диете, нужно сбросить пять килограммов. Фриц обещал меня своей маме