могла кардинально меняться в считанные часы… Солдаты равнодушно смотрели, как танки Т-34 переползают разбитую в клочья высоту, выходят на дорогу. Шутили автоматчики в адрес заморенных штрафников — румяные, молодые, здоровые, полные сил и язвительного отношения к жизни. Пожить в тылу, впрочем, долго не дали. Прибыл посыльный из штаба дивизии — с приказом принимать (по возможности) вид маршевой колонны и следовать в Кутыники — населенный пункт в тылу советских войск, место сбора потрепанных частей…

Катились дни. Зорин уже плохо ориентировался в течении времени и населенных пунктов. Роту расквартировали в полуразбитых бараках какой-то воинской части. Состояние их было предельно аварийным, даже немцы не размещали здесь своих солдат. Но советским людям — лишь бы крыша над головой, пусть и дырявая. Прибывало пополнение, прибыл новый командир роты — некий старший лейтенант Тучков, мужик горластый, но на поверку не такой уж гнилой. Новый военком — старший лейтенант Мазарян, непонятно какой национальности, вкрадчивый, ходящий лисьей поступью, общающийся с солдатами так, словно они в позоре на всю оставшуюся и уже ничем не смоют свой позор. Прибывали лейтенанты — молодые, необстрелянные, с избытком гонора, спеси и непоколебимых знаний, как нужно воевать. И вновь трудился в своей палатке контрразведчик Чулымов, сортируя солдат на «потенциальных врагов» и «проблемных»; прибывали обозы — с амуницией, обмундированием, оружием…

А войска ушли далеко вперед — с боями, неразберихой. Первый Украинский фронт взломал оборону немцев, и 22 июля танки 63-й Челябинской Гвардейской танковой бригады полковника Фомичева при поддержке автоматчиков 29-й Гвардейской мотострелковой бригады ввязались в тяжелые бои на подступах к Львову. 24 июля танк «Гвардия» первым прорвался в центр города и достиг магистрата. Западная Украина — бывший немецкий дистрикт Галиция — оплот ОУНовцев — давалась с неимоверным трудом. Стрелковая дивизия, в которой воевала рота штрафников, двигалась севернее Львова, погружаясь в гор-но-лесистую местность. 29 июля при «поддержке» заградительного отряда рота лихой штыковой атакой взяла населенный пункт Гожель. Части местной полиции и взвод вермахта предпочли не ввязываться в бой и отступили на запад. Потери были минимальные — семеро раненых. Когда их грузили в машины медсанбата, бойцы не скрывали радости — отбыли наказание. «Откинулись, фартовые», — страдал от зависти Фикус. Двое умерли позднее от гангрены, третий — от неудачно проведенной операции по извлечению пули из пищевода…

Перевозимое на полуторках подразделение тормознули на развилке между зелеными дубравами. Ругались офицеры, какой-то замученный майор хриплым матом ссылался на распоряжение самого начальника штаба армии. В итоге роту ссадили на обочину, к грузовикам прицепили батарею сорокопяток и увезли в неизвестном направлении.

— Пешкодралом будем чапать, — прокомментировал Фикус.

Но из штабного «Виллиса» уже бежал, придерживая болтающуюся полевую сумку, запылившийся капитан — с новым приказом. Роте вменялось проделать стремительный марш-бросок через леса, поля и погосты — всего каких-то шесть миль — и оказать содействие роте НКВД, обложившей городок Гмеричи, на окраине которого особый интерес представляли материальные склады вермахта. Требовалось взять этот объект быстрее, чем фашисты увезут свое добро. А по данным разведки именно этим они сейчас и занимались. «Да что за жизнь такая нестабильная? — ворчал на марше Фикус. — Нынче здесь, завтра хрен…»

Больше всего интересовало — и куда же подевалась рота НКВД? Стыдливо отступила, постеснявшись соперничать с такой грозной силой, как штрафники? Атака была поистине образцово-показательной. Особенно после того, как ротный сдуру болтнул, что в случае успешного взятия Гмеричей они с комиссаром слегка закроют глаза на то, что штрафники там будут вытворять. Но только никаких нарушений Уголовного кодекса Союза Советских Социалистических…

— Сяськи-мосяськи! — всполошился Фикус. — А чего мы еще тут? Гражданин начальник… тьфу, как вас там… товарищ старший лейтенант… ну, мы как — по-тихому, без кипежа, или с матом-перематом?

Лавина с примкнутыми штыками вынеслась из леса и двумя колоннами покатилась на Гмеричи. Застыли в ужасе опрятные крестьянские избы, поникли подсолнухи, тоскливо замычал в коровниках крупный рогатый скот. Срочно пряталось по подполам и сараям не больно-то дружественное местное население. Колонна грузовиков бросилась к выезду из поселка, но ей уже перекрыли дорогу, ударили по колесам из ручных пулеметов, забросали гранатами. Штрафники набросились на деревню двумя штурмовыми группами. Словно орда монголо-татарская! С пулеметной вышки испуганно заголосил пулемет, кто-то упал, но это лишь добавило ярости. Стреляли на бегу, перезаряжали, неслись — по бурьяну, по канавам. Офицер на мотоцикле пытался вырваться из ада — его носило вместе с мотоциклом по дороге, съехал в кювет, задрал руки — бледный, с жалобными глазами — просто лик иконописный.

Деревню взяли с ходу. У складов — кучки бараков, оснащенных вышками и обнесенных колючей проволокой — пришлось повозиться. Разбегались охранники — местная украинская полиция в мундирах без опознавательных знаков, в шапочках-гармошках с козырьком, с белыми нарукавными повязками. Кто-то отстреливался, кто-то бросал оружие, полз под колючей проволокой и нырял в бурьян. Немецкие солдаты — а были и такие — засели за штабелями каких-то ящиков и принялись «героически» обороняться. Ящики оказались с патронами. Давненько Зорин не наблюдал такого увлекательного зрелища. Солдаты восторженно кричали, смеялись, как дети, задорно свистели, а все вокруг взрывалось, шипело, дымилось, вертелась в воздухе огненная чехарда! Какой же дурак не любит фейерверков? Пулеметчика на вышке сняли метким снайперским выстрелом. На радостях истекающий адреналином боец бросился наверх… и покатился по ступеням, прошитый очередью.

— Прикройте, мужики! — прокричал Игумнов, испытывающий какую-то поистине патологическую страсть к пулеметному хозяйству, бросился к вышке. Не брали пули мужика. Он взлетел на верхотуру, ударил крупнокалиберный MG-34 на треноге. Метались немцы, угодившие в западню. Самые благоразумные пали на колени, вскинув руки, остальные бросились на склад. Штрафники уже неслись с орущими глотками…

Оставшихся фашистов перестреляли довольно быстро. Потеряли двух своих, перебили семерых. Колонна грузовиков, не успевшая дать деру, весело горела на окраине деревни, а штрафники достреливали тех, кто еще пытался сопротивляться.

— Ну, мы дали… — недоверчиво пробормотал Гурвич, вытирая пилоткой пот со лба и озирая гулкое помещение, уставленное ящиками, коробками, каким-то оборудованием, затянутым полиэтиленовой пленкой.

— Ага, накрыли малину, — согласился Фикус и куда-то убежал.

Через несколько минут он пригнал на пинках пожилого рябоватого заморыша в форме украинской полиции. Мундир на служивом был порван, он затравленно шнырял глазами, защищался дрожащими ладонями от оплеух, лопотал что-то на своем нечленораздельном суржике.

— Под стеллажами обретался, — объяснил запыхавшийся Фикус. — Еле извлек его, царапался, брыкался… У-у, вражина… — Он замахнулся прикладом. Полицейский завизжал, упал, засучил ногами.

— Каптер, что ли? — недоверчиво поцарапал затылок Ванька Чеботаев.

— Угу, завскладом по-нашему, — объяснил Зорин. — Материально ответственное лицо. На подхвате у какого-нибудь гауптмана.

— Ну что, родной, колись. — Фикус схватил оуновца за грудки, встряхнул. — Чем богаты? Шнапс, коньяк, золото, бриллианты? Да живее давай, пока тут наши граждане начальники не очухались!

Оуновец что-то лопотал, неистово крестился, делал судорожные рвотные движения.

— Под дурачка канает, — компетентно заявил Фикус. — Пластинку прогнать решил. Ты мне фуфло не задувай, баклан жареный! — зарычал он в трясущуюся от страха физиономию. — А то я живо тебе весть подколодную выпишу! — Он швырнул «завсклада» на бетонный пол, передернул затвор.

— Фу, обделался, — поморщился Зорин, брезгливо поводя носом. — Ладно, уймись, Фикус, пусть живет. Сами разберемся. Грешно это — воевать с пенсионерами.

Распотрошили склад как сберкассу. Золото и бриллианты, конечно, не нашли, но набили вещмешки какими-то диковинными консервами, сигаретными пачками. Нашли и разорвали коробку с экзотическими сигарами, расхватали мигом. Расчехвостили тюки с нижним бельем, выхватывали прочные носки, майки, какое-то непривычное нижнее белье.

— Граждане грабители, здесь французский коньяк, пять звездочек, бутылок двадцать! — прилетела из угла приятная весть.