– Отель «Эльдорадо», – недовольно ответил ей сонный женский голос.

– Прошу вас передать сообщение мистеру Генри Реардэну. Попросите его, когда он вернется…

– Подождите, пожалуйста, минутку, – протянула в ответ женщина недовольным тоном человека, который считает всякую просьбу что-то сделать посягательством на личную жизнь.

Она слышала, как переключается номер, потом последовало жужжание, минутное молчание, и наконец раздался ясный, твердый мужской голос:

– Алло. – Она узнала Хэнка Реардэна.

Она уставилась на телефонную трубку, как на дуло револьвера, с чувством человека, попавшего в западню, с трудом переводя дыхание.

– Алло? – повторил он.

– Хэнк, это ты?

В ответ она услышала тихий звук, то ли просто глубокий вдох, то ли вздох, а за ним – долгие, ничего не значащие щелчки в трубке.

– Хэнк! Ответа не было.

– Хэнк! – в ужасе закричала она.

Ей показалось, что в трубке сделали усилие, чтобы восстановить дыхание, потом она услышала шепот – не вопрос, а утверждение, которое все ставило на место:

– Дэгни.

– Хэнк, прости меня! Дорогой, прости! Так ты не знал?

– Где ты, Дэгни?

– С тобой все в порядке?

– Конечно.

– Разве ты не знал, что я вернулась, что я… жива?

– Нет, я не знал.

– О Боже! Прости мой звонок, я…

– О чем ты говоришь? Дэгни, где ты?

– В Нью-Йорке. Ты не слышал? Об этом сообщали по радио.

– Нет. Я только что вошел.

– Разве тебе не передали, чтобы ты связался с мисс Айвз?

– Нет.

– У тебя все хорошо?

– Теперь? – Она услышала, как он тихо и радостно рассмеялся. С этого момента его голос наполнился весельем и молодостью, счастье росло в нем с каждым словом. – Когда ты вернулась?

– Сегодня утром.

– Дэгни, где ты была? Она ответила не сразу.

– Мой самолет разбился, – сказала она. – Меня подобрали, мне помогли, но я не могла сообщить о себе.

Радость в его голосе померкла.

– Скверная история.

– Если ты об аварии, то все не так уж скверно. Я не пострадала, то есть легко отделалась.

– Тогда почему же не могла сообщить о себе?

– Там не было… не было средств связи.

– Почему ты так долго не возвращалась?

– Я… я не могу ответить сейчас.

Дэгни, тебе что-то угрожало?

В тоне ответа, полурадостном-полугорьком, звучало почти сожаление:

– Нет.

– Тебя удерживали силой?

– Нет, нисколько.

– Но тогда ты могла бы вернуться раньше, разве нет? Но ты ведь не вернулась.

– Да, но это все, что я могу тебе рассказать.

– Где ты была, Дэгни?

– Прости, давай не будем говорить об этом сейчас. Подождем до встречи.

– Конечно. Не буду задавать вопросов. Только скажи мне: с тобой все хорошо?

– Хорошо?

– Да.

– Я имею в виду, не осталось ли серьезных увечий или последствий?

Тем же безрадостно-бодрым тоном она ответила:

– Увечий? Нет, Хэнк. Что касается последствий, то не знаю.

Сегодня вечером ты еще будешь в Нью-Йорке?

– Ну конечно. Теперь я… вернулась насовсем.

– Точно?

– Почему ты спрашиваешь?

– Не знаю. Вероятно потому, что слишком хорошо знаю, что это такое – искать тебя и не находить.

– Я вернулась.

– Да. Увидимся через несколько часов. – Его голос прервался, будто сказанное показалось ему невероятным. – Через несколько часов, – утверждающе повторил он.

– Я буду на месте.

– Дэгни…

– Да?

Он радостно рассмеялся:

– Нет, ничего. Просто хотел чуть дольше слышать твой голос. Прости меня. То есть не сейчас; я имею в виду, что сейчас я ничего не хочу сказать.

– Хэнк, я…

– До встречи, дорогая. Скоро увидимся.

Она стояла и смотрела на умолкшую трубку. Впервые после возвращения она почувствовала боль, но эта боль оживила ее.

Она позвонила секретарю в управление дороги и коротко известила, что будет через полчаса.

Памятник Натаниэлю Таггарту стоял перед ней в вестибюле вокзала во всей своей реальности. Дэгни казалось, что они одни в огромном храме, где раздавалось эхо; вокруг вились и исчезали туманными завихрениями бесплотные, бесформенные призраки. Она безмолвно стояла и смотрела на памятник, словно давая немногословную клятву. «Я вернулась» – эти слова были единственным ее приношением.

На двери ее кабинета висела все та же табличка «Дэгни Таггарт». Когда она вошла в приемную, на лицах ее сотрудников появилось выражение, в точности повторяющее выражение лица утопающего, которому бросили спасательный круг. В стеклянной загородке из-за своего стола навстречу ей поднялись Эдди Виллерс и какой-то человек, стоявший позади него. Эдди шагнул вперед, затем остановился, он словно оказался в клетке. Она же по очереди поприветствовала взглядом всех присутствующих, мягко улыбаясь им, как обреченным детям, и подошла к столу Эдди.

Эдди взирал на ее приближение, словно больше ничего не мог сейчас видеть, однако его поза должна была показать, что он еще слушает стоящего рядом с ним мужчину.

– Тяга? – говорил тот голосом резким и звучным, но вместе с тем гнусавым и пренебрежительным. – С тягой нет проблем. Вот, например…

– Привет, – тихо произнес Эдди с приглушенной улыбкой, словно приветствуя далекое видение.

Мужчина обернулся к ней. У него оказалось тяжелое желтое лицо, сложенное из дряблых мышц, и волнистые волосы. Он был красив той отвратительной красотой, которая удовлетворяет эстетическим критериям пивных. Тускло-матовые карие глаза были пусты и плоски, как стекляшки.

– Мисс Таггарт, – звучным строгим голосом сказал Эдди, вбивая своим тоном манеры гостиной в мужчину, который там никогда не бывал, – позвольте представить вам мистера Мейгса.

– Наше вам, – без интереса отозвался мужчина, снова повернулся к Эдди и продолжал, не обращая на