– Не скажете ли, кто это?

Женщина ответила благоговейным шепотом:

– Это же доктор Саймон Притчет!

Доктор Стадлер отвернулся, надеясь, что его никто не узнает и не увидит среди такой публики.

Он поднял глаза и увидел, что Феррис ведет к нему всю пишущую братию. Доктор Феррис изготовился распорядиться им как гид местной достопримечательностью. Когда они приблизились, он громогласно объявил:

– Зачем вам терять время на меня, когда вот он – главный виновник торжества, человек, сделавший возможным сегодняшнее достижение, – доктор Роберт Стадлер.

На мгновение ему показалось, что на истасканных, циничных лицах газетчиков появилось странное выражение не то чтобы уважения, интереса или надежды, а скорее какого-то отдаленного эха этих чувств, слабого отблеска того выражения, которое принимали их лица в молодости при упоминании имени Роберта Стадлера. В тот момент у него возникло побуждение, в котором он не хотел признаться даже самому себе, – желание сказать им, что он ничего о сегодняшнем событии не знает, что он здесь так же мало значит, как и они, или еще меньше, что он всего лишь пешка в какой-то грандиозной афере, что он здесь почти… заключенный.

Вместо этого доктор Стадлер услышал собственный уверенный, снисходительный голос, он принялся отвечать на вопросы тоном человека, посвященного в секреты самых верхних эшелонов власти:

– Да, мы, в Государственном институте естественных наук, гордимся своими достижениями, поставленными на службу обществу. Наш институт не какое-нибудь орудие частных интересов и личных амбиций, он работает на благо человечества, всего мира, – выдавил он, как диктофон, тошнотворные банальности, позаимствованные у доктора Ферриса.

Он запрещал себе осознавать, что испытывает отвращение к самому себе: отвращение есть, но объект другой; он внушал себе, что его тошнит от окружающих; это они вынуждали его подвергаться этой позорной процедуре. Что поделать, думал он, когда имеешь дело с людьми?

Репортеры кратко записывали его ответы. Теперь их лица превратились в лица роботов, приученных с притворным вниманием выслушивать пустые высказывания таких же роботов.

– Доктор Стадлер, – спросил один из них, указывая на здание на пригорке, – правда ли, что вы считаете проект 'К' величайшим достижением Государственного института естественных наук?

Наступила гнетущая тишина.

– Проект… 'К'?.. – переспросил доктор Стадлер.

Он понял, что тон выдавал его с головой, и это почувствовали репортеры, которые тут же, как по сигналу тревоги, вскинули головы. Они замерли с поднятыми вверх карандашами.

На какое-то мгновение, пока мышцы его лица усилием воли собирались в некое подобие улыбки, доктор Стадлер ощутил, как на него накатывает бесформенный, почти сверхъестественный ужас. Он почувствовал, что на него будто надвигается мощный, отлаженный механизм и подминает под себя, а у него нет воли противиться.

– Проект 'К'? – тихо выдавил он из себя тоном заговорщика. – Вы же знаете, господа, что значимость, как и мотивы, достижений нашего института не может быть поставлена под сомнение, так как мы некоммерческая организация. К этому нечего добавить.

Он поднял голову и заметил, что доктор Феррис в течение всего интервью стоял позади группы репортеров. Ему показалось, что теперь лицо Ферриса вроде бы расслабилось, а взгляд… взгляд как будто стал наглее.

На автостоянку на полном ходу влетели две роскошные машины и замерли под роскошный визг тормозов. Репортеры бросили на полуслове доктора Стадлера и помчались навстречу выходившим из машин важным особам.

Доктор Стадлер повернулся к доктору Феррису:

– Что такое проект 'К'? – строго спросил он.

Феррис невинно и одновременно нагло улыбнулся.

– Некоммерческий проект, – ответил он и помчался встречать важных особ.

Из почтительного шушуканья в толпе Стадлер узнал, что человечек в модном полотняном костюмчике, который походил на жуликоватого адвоката и уверенно и энергично шагал в центре группы, – мистер Томпсон, глава государства. Он расточал улыбки, хмурился и резко отвечал на вопросы репортеров. Доктор Феррис пробирался сквозь толпу с грацией кошки, трущейся о множество ног.

Группа приблизилась, и доктор Стадлер увидел, что Феррис подводит прибывших к нему.

– Мистер Томпсон, – зычным голосом произнес доктор Феррис, когда они поравнялись, – позвольте представить вам доктора Роберта Стадлера.

Стадлер увидел, что глава государства долю секунды оценивающе обшаривал его взглядом, в котором промелькнуло благоговение, как при виде загадочного феномена из области, недоступной для мистера Томпсона. Но в его глазах читалось и другое – расчетливость, проницательность и оборотистость тертого мошенника, который знает, что все, так или иначе, живут по его меркам. Взгляд этот как будто говорил: «Ну а какой навар снял с этого дела ты?»

– Рад, рад, наслышан, – энергично тряся его руку, кивнул ему мистер Томпсон.

Стадлер узнал, что высокий сутулый мужчина с армейской стрижкой – мистер Висли Мауч. Имена других, кому он пожимал руки, доктор Стадлер не разобрал. Группа двинулась дальше, к трибуне для официальных лиц, а он остался на месте. Его жгло неприятное открытие: оказалось, что одобрительный кивок этого мелкого жулика вызвал у него трепет удовольствия.

Откуда-то появились молодые служители с ручными тележками – они выглядели как театральные капельдинеры и стали раздавать какие-то блестящие предметы с тележек. Это оказались полевые бинокли. Доктор Феррис занял место у микрофона на правительственной трибуне. По сигналу Висли Мауча он обратился к собравшимся.

– Дамы и господа!.. – Его торжественный, полный приторного пафоса голос, многократно усиленный динамиками, казалось, вылетел из глотки гиганта и заполнил тишину прерии.

Толпа замерла, все головы одновременно повернулись в сторону ладной фигурки доктора Ферриса.

– Дамы и господа! В знак признания ваших вы дающихся заслуг и преданности идеалам нашей страны и общества вы избраны, чтобы присутствовать при первой демонстрации научного достижения такой огромной значимости, такой исключительной важности и эпохальных возможностей, что о нем до сих пор было известно лишь узкому кругу лиц как о проекте 'К'.

Доктор Стадлер сфокусировал бинокль на единственном объекте впереди – отдаленной ферме.

Теперь он хорошо видел беспризорный фермерский дом. Очевидно, дом покинули давно, крыши уже не было, сквозь стропила просвечивало небо. Темные глазницы окон лишь кое-где поблескивали осколками разбитых стекол. Сарай осел, крыша его провалилась, колесо над крытым колодцем заржавело, на дворе валялся опрокинутый трактор.

Доктор Феррис между тем распространялся о первопроходцах научной целины, о годах самозабвенного труда и неустанного поиска, о преданности идее, которая воплотилась в изделие 'К'.

Странно, думал доктор Стадлер, что посреди этого запустения на ферме все еще пасется стадо коз – шесть или семь, одни щипали траву, другие дремали на солнце среди руин.

– Проект 'К', – вещал доктор Феррис, – это исследование в области звука. Наука о звуке содержит немало неожиданного, такого, о чем непосвященные едва ли подозревают…

Футах в пятидесяти от фермерского дома Стадлер увидел новое сооружение непонятного назначения – конструкцию из стальных балок и панелей, которая без видимой цели возвышалась на пустом месте.

Доктор Феррис теперь толковал о колебаниях звука.

Стадлер направил бинокль к горизонту за фермой, но там на десять миль ничего не было видно. Его внимание привлекла одна из коз: она как-то странно дергалась. Теперь он заметил, что козы цепями прикованы к вбитым в землю кольям.

– …были обнаружены, – говорил доктор Феррис, – такие частоты колебаний звука, которых не может выдержать никакая органическая или неорганическая структура.

Стадлер увидел скачущее в траве между козами серебристое пятно. Это непривязанный козленок, резвясь, прыгал вокруг матери.