Не понял.

– По-вашему, физический мир можно приспособить к людям, а ваши причуды и капризы выше законов природы, и люди должны приспосабливаться к вам!

Я имею в виду, что сила на моей стороне, вы в моих руках.

И в ваших руках оружие?

Забудьте об оружии! Я…

Я не могу забыть факт действительности, мистер Томпсон, это было бы непрактично.

Хорошо, у меня в руках оружие. Что вы можете предпринять в таком случае?

Я буду действовать в соответствии с этим. Я подчинюсь вам.

Что!

Я буду делать то, что вы мне скажете.

В самом деле?

В самом деле. Буквально. – Галт увидел, как энтузиазм на лице мистера Томпсона сменился озадаченностью. – Я буду исполнять все, что вы прикажете. Распорядитесь, чтобы я занял должность экономического диктатора, – я займу его кабинет. Прикажете мне сесть за рабочий стол – сяду. Прикажете издать указ – я издам тот указ, какой вы прикажете.

Но я не знаю, какой указ издать!

Я тоже не знаю.

Наступила долгая пауза.

Итак, – сказал Галт, – какие будут приказания?

Я хочу, чтобы вы спасли экономику страны!

Я не знаю, как ее спасти.

Я хочу, чтобы вы нашли способ!

Я не знаю, как ее спасти.

Я хочу, чтобы вы подумали!

С помощью вашего оружия, мистер Томпсон? Мистер Томпсон молча посмотрел на Галта. По плотно сжатым губам, выпяченному подбородку, сузившимся глазам Галт увидел в нем ощетинившегося забияку- подростка, готового вот-вот привести последний аргумент в философском споре, суть которого выражается словами: я тебе морду набью. Галт улыбнулся, прямо глядя на мистера Томпсона, словно услышав непроизнесенную фразу и улыбкой выявляя ее. Мистер Томпсон отвел взгляд.

– Нет, – сказал Галт, – вы не хотите, чтобы я думал. Принуждая человека поступать вопреки его воле и выбору, вы прежде всего запрещаете ему мыслить. Вы хотите, чтобы он стал роботом. И я подчиняюсь.

Мистер Томпсон вздохнул.

Ничего не понимаю, – сказал он тоном искренней беспомощности. – Чего-то не хватает, не пойму чего. Зачем вам напрашиваться на неприятности? С вашим умом вы любого заткнете за пояс. Я вам не ровня, и вы это знаете. Почему бы вам притворно не присоединиться к нам, а по том взять власть в свои руки и оставить нас в дураках?

По той же причине, по которой вы это предлагаете: тогда вы бы победили.

То есть?

Именно попытки настоящих людей одолеть вас на ваших условиях позволили вашему брату преуспевать долгие столетия. Кто из нас имел бы успех, если бы я стал бороться с вами за контроль над вашими битюгами? Конечно, я мог бы притвориться – тогда я не спас бы вашу экономику и вашу систему, и ничто бы ее не спасло, но я бы погиб, а вы выиграли бы то же, что выигрывали во все времена: от срочку, передышку, еще год или месяц перед казнью, купленные ценой жестокого насилия и эксплуатации последних еще оставшихся в мире настоящих людей, включая меня. Вот ваша цель и вот диапазон ваших стремлений. Месяц? Да вы согласитесь на неделю в надежде, которая раньше всегда оправдывалась, что найдется еще одна жертва. Но теперь перед вами ваша последняя жертва, и она отказалась играть отводившуюся ей до сих пор историей роль. Игра окончена, приятель.

– Это все теория! – рявкнул мистер Томпсон, пожалуй, чересчур с сердцем. Глаза его забегали по комнате, словно взамен нервного расхаживания. Он взглянул и на дверь, будто стремясь скрыться. – Вы говорите, что, если мы не оставим вам страну, мы погибнем?

–Да.

Тогда, поскольку мы вас арестовали, вы погибнете вместе с нами.

Возможно,

Разве вы не хотите жить?

Страстно хочу. – Галт заметил, как в глазах мистера Томпсона блеснула искра надежды, и усмехнулся: – Скажу больше: я знаю, что хочу жить намного сильнее, чем вы. Я понимаю, на этом вы и строите свои расчеты. Я знаю, что в сущности вы вовсе не хотите жить. Это я хочу. И именно потому, что я хочу этого так сильно, я не приму никакого заменителя.

Мистер Томпсон вскочил с места.

– Это неправда, – закричал он, – что я не хочу жить, это неправда! Почему вы так говорите? – Он стоял, слегка сжавшись, будто от внезапного озноба. – Почему вы такое говорите? Я никак этого не пойму. – Он отскочил на несколько шагов назад. – Неправда, что я какой-то головорез. Вовсе нет. Я не намерен причинять вам вред. Такого намерения у меня никогда не было. Я хочу, чтобы люди любили меня, хочу быть вам другом… Я хочу быть вам другом! – прокричал он в пространство.

Галт наблюдал за ним, его взгляд ничего не выражал, по его глазам нельзя было догадаться, что они видят, кроме того, что они видят все.

Мистер Томпсон внезапно встрепенулся и без всякой необходимости слегка задергался, словно спешил.

Мне пора, – сказал он. – Я… у меня много дел. Мы еще поговорим. Обдумайте все. Не торопитесь. Я не хочу давить на вас. Отдохните, успокойтесь, чувствуйте себя как дома. Требуйте себе что хотите – еду, напитки, сигареты, все самое лучшее. – Он показал на одежду Галта: – Я велю заказать для вас приличную одежду у самого дорогого портного в городе. Хочу, чтобы вы не испытывали никаких неудобств и… Скажите, – спросил он излишне небрежно, – у вас есть семья? Вы хотели бы кого-нибудь видеть, родственников?..

Нет.

Друзей?

Нет.

Любимую женщину?

Нет.

Просто мне хочется, чтобы вам не было одиноко. Вы можете принимать гостей, посетителей, только назовите их имена, было бы желание.

Нет, никого.

Мистер Томпсон чуть помешкал у двери, с минуту смотрел на Галта и покачал головой.

– Не могу вас понять, – сказал он. – Никак не могу понять.

Галт улыбнулся, пожал плечами и ответил:

– Кто такой Джон Галт?