— Вот там, на пятачке, — ответит она, и я даже вздрогну от этого слова «пятачок». И действительно, рядом с собором, где захоронены прославленные русские полководцы и герои нашей истории, отведен среди деревьев пятачок — там покоятся герои недавнего прошлого.

За оградой трехметровый обелиск, на нем надпись:

Генерал-майор

ЗАЙЦЕВ Пантелеймон Александрович,

1898 года рождения.

Убит — 1 марта 1944 года.

Сорок шесть лет было нашему генералу. Не дожил он до Дня Победы.

…Но пока еще январь сорок четвертого. Утром 14 января тысячи орудий и минометов начнут артподготовку с ораниенбаумского плацдарма, а мы, как при прорыве в январе сорок третьего, вступим в боевую работу чуть позже. Кромешная снежная пелена, ветер — погода для аэростатов негодная. Не работала первый день и авиация.

15 января в 9 часов 25 минут — огневой удар артиллерии 3-го арткорпуса и 42-й армии со стороны Пулкова. 2300 орудий и минометов работают на семнадцатикилометровом участке. Сто минут они крушат вражеские укрепления, доты и дзоты.

Погода здесь, в отличие от других районов города, сносная, работать можно и воздухоплавателям, и тут мы на высоте! Особенно перед фронтом, где наступает прославленный 30-й гвардейский корпус генерала Н. П. Симоняка.

Артиллерийский удар настолько эффективен, что стрелковые части к исходу дня продвигаются на пять километров.

16 и 17 января наши части штурмуют опорные пункты в направлении на Пушкин. Разрушать дворцовую часть [85] города артиллеристы не хотят, а наблюдатели с аэростатов приходят на помощь — переносят огонь в необходимое направление. Они непрерывно находятся в воздухе, спускаются на землю лишь для смены экипажей.

А мне приходит приказ о передислокации отряда Шестакова на аэродром у Пулковских высот. Срочно выезжаю в штаб артиллеристов, который расположен в конце проспекта Стачек. Вижу там аэростат в воздухе. Фашисты бьют по батареям, которые в городе, бьют по аэростату из дальнобойных орудий. Здесь и там, в дыму и грохоте, рвутся снаряды, разрушая дома, сея по проспекту осколки и смерть. Цепочка бойцов невдалеке жмется к стене дома. Я тоже вылезаю из машины и спешу в ближайшее укрытие.

И тут из-за угла не спеша, по-деловому, гляжу, выходит человек с метлой. На нем фирменный фартук, на груди — бляха. Ба, да это дворник!

Усердно помахивая метлой как ни в чем не бывало, он основательно сметает осколки и прочий мусор. И удивительное дело, сколько же сразу уверенности придает он всем нам таким вроде бы неприметным своим подвигом! Именно подвигом — ведь никто ему не приказывал мести под обстрелом. Казалось бы, сиди себе на здоровье в бомбоубежище, зачем понапрасну рисковать жизнью?

Но нет, если подумать, то совсем уже не таким напрасным и неоправданным окажется риск этого неизвестного труженика, ленинградца…

18 января 12-му гвардейскому артполку приказано обеспечить штурм Вороньей горы, той самой горы, откуда гитлеровцы руководили обстрелом Ленинграда из дальнобойных орудий. Командир полка Потифоров выдвигает вперед два передвижных артдивизиона с аэростатом Шестакова. В воздухе поочередно Битюк, Ольшанский, Гречаный. И на рассвете другого дня гвардейская дивизия полковника Щеглова поднимает над Вороньей горой красный флаг.

Мы наблюдали работу артиллеристов-гвардейцев с нашей корректировкой: прямые попадания в орудия противника и в склады с боеприпасами — это не такая уж плохая работа! За нее и нашим воздухоплавателям была объявлена благодарность. Лучших наградили орденами и медалями.

,20 января соединились в Ропше части 42-й и 2-й ударной армий. Петергофско-стрельнинская группировка противника была отрезана и уничтожена.

Но борьба за Ленинград еще продолжалась. Шли бои у 12-го гвардейского артполка — у деревни Долговка. Там помогал вести огонь В. Битюк. А передвижная группа этого [86] полка с аэростатом В. Шестакова буквально сопровождала пехоту.

Каждый день теперь приносит нам новые освобожденные от врага города, населенные пункты. 22 января противнику в последний раз удалось обстрелять Ленинград восемью снарядами из Пушкина. 24 января этот город был освобожден.

В этот же день Иняев и Ферцев просто блестяще корректируют огонь по дотам противника западнее Гатчины. Фашисты здесь принесли немало беды нашим наступающим частям. И вот решительный налет двух артдивизионов 12-го гвардейского полка — и доты разрушены.

26 января освобождены Гатчина и Тосно.

На машинах не столько по снегу, сколько по обугленным обломкам мы продвигаемся по освобожденной земле. Куда ни глянь — взорванные доты, дзоты, исковерканные орудия, разбитые обгорелые машины, повозки, глыбы вывороченных камней. Такова дорога в Гатчину.

Во что же фашисты превратили старинный русский город!.. Горят дома, взрываются фугасы, догорают почерневшие стены дворца. Два с половиной года варварского хозяйничанья, и вместо города — прифронтовой кабак. Взывают к мести, вознеся свои обугленные остовы, печные трубы. И мы продолжаем громить врага…

А 27 января все заслушали приказ Военного совета фронта. Он гласил:

«В итоге двенадцатидневных напряженных боев войсками… решена задача исторической важности: город Ленинград полностью освобожден от вражеской блокады…»

В тот день вечером Ленинград салютовал доблестным войскам фронта двадцатью четырьмя залпами из трехсот двадцати четырех орудий. Такого мощного салюта в Ленинграде еще не было. Радостно встретили мы и другой приказ, которым наш 1-й воздухоплавательный дивизион аэростатов артиллерийского наблюдения был награжден орденом Красной Звезды.

* * *

В конце января полностью очищается от врага Октябрьская железная дорога — путь на Москву открыт! А наши войска все преследуют и преследуют противника. Наступление настолько стремительно, что у нас получается заминка: одно звено из отряда Крючкова, поддерживая наступление на Вырицу, оказывается оторванным от КП дивизиона. К нему на подмогу я назначаю командиром Скачкова, который [87] так рвался в бой. И это подразделение показывает себя во всем мастерстве при взятии городов Толмачева, Луги. Там блестяще проводится корректировка огня старшим лейтенантом А. А. Можаевым: наши артиллеристы уничтожают батареи противника, мешающие продвижению пехоты в боях за Толмачево.

Луга… Стоит ли говорить, с какой болью встретил я город своей юности, как много было связано у меня с этим тихим, уютным в своей зелени местом на земле! Там служил и работал до войны мой брат, там когда-то начинал знакомство с воздухоплаванием и я. Кажется, будто прошла целая вечность, будто все происходило в иной жизни…

* * *

42-я армия уже наступала на Псков. Тяжело шло это наступление. Разбитые дороги, незамерзшие болота… Зачастую к батареям просто нельзя было подвезти снаряды. Порой приходилось передавать их по цепочке — из рук в руки — от намертво севших в грязь тягачей к орудиям.

По непролазной топи тащили тягачи и наши лебедки, газозаводы, прочее хозяйство. И аэростаты разведки не прерывали. Больше того, они в том положении оказались чуть ли не единственным для этого средством.

Через полтора месяца непрерывных боев уже под Псковом наш КП обрел временную «прописку» в поселке Елизарово. Впервые появилась возможность подвести итоги боевой и политической работы.

Командующий артиллерией фронта генерал Г. Ф. Одинцов приказал изучить все артиллерийские позиции противника, с которых обстреливался город во время блокады, и определить их истинные координаты. И выявилось, к немалой гордости всех разведчиков, что расхождения в данных всего-то пять — десять метров. Работали разведчики, как говорится, на совесть.

…Наступила весна. Работы прибавилось. В штаб дивизиона ежедневно поступали приказы на подъем