16 января фашисты сильным огнем останавливают пехоту генерала Симоняка. Батарея стреляет из рощи Тигр — это в районе действия отряда капитана Судакова. А погода нелетная: обжигающий, шквалистый ветер, мороз за двадцать градусов… Но что-то надо делать, что-то придумать — ведь там, на оголенной мерзлой земле, гибнут люди. И на задание поднимается опытный воздухоплаватель лейтенант [55] А. Ферцев. Он умеет переносить качку, умеет находить противника.

И на этот раз лейтенант не подкачал. Ферцев определяет точные координаты цели. С трех его корректировок артиллеристы накрывают ее, но дальше работать просто невозможно. Сильный шквальный ветер так раскачивает гондолу, что она задевает стабилизатор оболочки аэростата — верный признак того, что скорость ветра больше двадцати метров в секунду. Аэростат выбирают.

А положение наступающих частей становится критическим — фашисты открывают неистовый огонь из минометов и орудий. На КП летят тревожные звонки. Командир артиллеристов 81-й бригады полковник В. В. Гнидин не требует, не приказывает, как-то по-человечески просит:

— Знаю, братцы, работать опасно. Но выхода нет. Не можем выполнить приказ на подавление огня — не вижу цели. Выручайте!..

Полковника слышит и капитан Карчин, бывалый, смелый воздухоплаватель. Я молча гляжу на него. Приказать не могу и я. А он уже натягивает комбинезон, подхватывает ранец парашюта:

— Пойду…

Киваю согласно. Строгое рябоватое лицо карела невозмутимо. Он поворачивается и уходит. Морозный пар обдает его высокую, ладно сложенную фигуру. Я знаю, он выполнит боевое задание, ничто теперь не удержит воздухоплавателя Карчина.

Вскоре на КП поступают его первые сообщения. Воздухоплаватель точно определяет место стреляющих батарей и передает артиллеристам:

— К корректировке готов.

Сейчас пойдут данные об отклонениях снарядов. Но вдруг вместо этого слышим:

— Аэростат в свободном полете!..

Не выдержал трос снежного шквала, лопнул. И вот аэростат сносит к Ладожскому озеру…

Позже Карчин рассказывал о своем полете. Когда трос лопнул и ветер понес его к самой Ладоге, к своим, он решил ждать. Пронесло над занятым фашистами «бутылочным горлом». Но вот оно позади.

Пора! Карчин стравливает газ клапаном, затем вскрывает разрывное устройство, и ладожский лед спешит навстречу гондоле. Все ближе и ближе ледяные торосы, гондола уже скребет своим днищем по их выступам. Удар — и Карчин вылетает из корзины… [56]

Изрядно побитый, обмороженный, без малого сутки, зарываясь по пояс в снег, среди торосов пробирался он по Ладоге, только к утру следующего дня на него наткнулись моряки Ладожской флотилии.

В отряд Картин вернулся все таким же невозмутимо-спокойным, и вот первое, чем поинтересовался:

— Цель накрыли?

— Накрыли! Артиллеристы телефон обрывают, все допытываются, нашелся ли ты? Держи трубку — обрадуй их!

Но самая большая радость для Карчина была в том, что свой отряд он нашел уже невдалеке от той вражеской батареи, которую обнаружил.

* * *

Мое рабочее место в штабе дивизии напротив входной двери, рядом с единственным в бревенчатой стене, обметанным морозной наледью оконцем. Когда начинается сильный обстрел наших позиций — его тусклые стекла поскрипывают и вздрагивают, словно в лихорадке. А вот что нас никогда не лихорадит и работает четко — это связь. От КП тянутся проволочные нити в семи направлениях. Охватывают эти железные нервы отряды, артполки, дивизии, штаб 67-й армии. И хотя они трещат и рвутся в горячке боя как живые, но мы всегда уверены: наши связисты не подведут. Удалые мастера, до чего только не додумываются они! Ну вот, например, установили однажды связь по колючей проволоке. Под изоляторы научились приспосабливать автомобильные камеры, старые резиновые сапоги, даже… потертые «бабушкины» калоши! Хозяйством связи руководит капитан Бауров. А его находчивые подчиненные Василий Васин, Анатолий Хмелевской, Григорий Натрус.

Мои помощники по штабной работе — народ тоже толковый. Зина Ословская — уже ефрейтор. Как-то задает вопрос, я оборачиваюсь, и… вот оно — фронтовое счастье! Осколок снаряда влетает в невзрачное оконце штаба. А ведь метил именно туда, где миг назад была моя голова, но я повернулся к Зине, и он с хрустом вклинился в дверь, пробивая ее насквозь.

Он еще теплый, этот рваный лоскут железа, когда мне подают его. Оторопелый, я машинально подбрасываю его на ладони, словно пытаюсь определить вес предназначенной мне смерти. Ну спасибо, Зина, за твою непонятливость!..

Но штабная работа не ждет. Инцидент, как говорится, исчерпан — и к делу. А дела в те январские дни были такие, [57] что достаточно пролистать одну-две страницы журнала наших боевых действий, чтобы понять, сколько же труда, энергии, выдумки вложили воздухоплаватели за этот огневой месяц. Вот несколько только цифр: выполнено 411 подъемов, обнаружено 97 оживших батарей врага, проведено 230 корректировок огня на подавление. В дни прорыва с помощью воздухоплавателей артиллеристы уничтожили 11 целей, бронепоезд и эшелон с боеприпасами.

Нелегкой ценой были заработаны эти цифры.

25 января утром у Московской Дубровки фашистский самолет М-109 в одном заходе совершенно неожиданно поджег три наших аэростата. Лейтенант Кузенок был убит тогда прямо в гондоле пулеметной очередью. Пытаясь сохранить материальную часть, погиб и лейтенант Перлович.

Кузенка мы торжественно похоронили в Манушкино, а тело Перловича по просьбе его матери отправили в Ленинград.

Техник-лейтенант Мамчич был тяжело ранен на земле фашистским летчиком. Один Кириков остался цел-целехонек.

Горький же для нас день, но и радостный — ленинградская блокада прорвана!

* * *

О том, что войска Ленинградского и Волховского фронтов соединились, первым на КП дивизиона сообщил Володя Судаков. Тут же эту радостную весть передали всем отрядам.

Вот он — долгожданный час! Здесь, между Невой и Назией, в августе сорок первого замкнулось это проклятое кольцо, и именно здесь в январе сорок третьего оно было) разорвано.

До войны требовалось всего-навсего полчаса езды автобусом, чтобы преодолеть дорогу от крутого левого берега Невы у поселка Марьино до этого места. Всего тридцать минут езды. А в январскую стужу сорок третьего этот путь пролег в семь бесконечных кровопролитных дней…

Много лет спустя с гордостью узнаю о том, как высоко оценивалась командованием роль аэростатов наблюдения. В одной из последних статей об операции «Искра» Маршал Советского Союза Г. К. Жуков отметил, что основное внимание тогда было уделено организации артиллерийского наступления. При составлении донесения Верховному Главнокомандующему об операции отмечалось:

«Сегодня был на командной пункте Романовского и Старикова, [58] с которыми подробно разобрал обстановку и принятые решения…

Основными недочетами в решениях и в обеспечении операции являются:

1. Дивизии, наступающие в общем направлении на Рабочий поселок № 8 в обход Синявинского узла сопротивления, не имели танков, и по опорному пункту Рабочий поселок № 8 недостаточно сосредоточено огневых средств. Отсутствие танков и ограниченное количество огневых средств не гарантировали успешного прорыва…

По всем обнаруженным недостаткам даны исчерпывающие указания Афанасьеву (псевдоним К. А. Мерецкова. — В. Ф.) и командирам.

У Афанасьева, по условиям местности, очень плохое артиллерийское наблюдение, которое будет еще более ухудшаться по мере продвижения наших войск по лесистому району. Для того чтобы зря не сыпать снаряды и мины, фронту необходимо срочно подать воздухоплавательный аэростатный отряд и одно-два звена самолетов-корректировщиков…»