Разгорячился и Митьша. Рванул на груди рубаху:

— Я-то тебя из-за золота не убью, а вот ты меня можешь! Стреляй, коли ты такой, и владей на здоровье!

И впились друг в дружку гневными взглядами. Наступило молчание, ибо к сказанному уже добавить было нечего. Ильша миролюбиво спросил Попова:

— Ну как, будешь Митьку стрелять?

Тот плюнул, бросил пистоль.

— Не будешь, — кивнул мастер. — Значит, тово-етова, придётся по Митькиному сделать. Ты сильно-то не печалься, маёр. Отвезёшь кесарю бочата, получишь большущую награду. Ты, блошка, и так у власти в чести, а теперь ещё выше подпрыгнешь.

Но Алёша был безутешен.

— Нет, я не смогу сам золото отдать, — горько молвил он. — Руки отсохнут. Коли Никитин такой за казну радетель, пускай он и отдаёт.

Ляпнул он это больше в сердцах, а пятиться после этого было уже поздно, потому что Илья одобрительно хлопнул его по плечу:

— Вот это по-нашему. Нас с тобою наградили, а Митьке кукиш. Пускай и его чем-нито пожалуют.

По Алёшке потом было видно, как он жалеет об опрометчиво вырвавшихся словах. Всю дорогу до Москвы сидел он понурый, на друзей не смотрел, молчал да вздыхал.

Ильша понимал Лёшкино страдание и уважал товарища за гордость. Сказал — отрезал.

В Москву они въехали рано утром, когда Ромодановский обыкновенно пребывал ещё не в Преображёнке, а дома. Туда и отправились.

На углу Большой Никитской мастер с майором слезли с повозки, дальше Дмитрий последовал один.

Они наблюдали, как он препирается со стражей, которая не хотела впускать пожарного прапорщика в ворота, да ещё с грузом. Потом начальник заглянул в один из бочонков, всплеснул руками, побежал докладывать.

— Всё, кончено… — протянул Попов. — Эх, дураки вы, дураки…

Через несколько минут из ворот выбежал целый плутонг солдат, окружили телегу со всех сторон и бережно, словно стеклянную, укатили внутрь. Брюхана почтительно поддерживали за бока. Он удивлённо мотал гривой — не привык к такому обхождению. После этого пришлось долго ждать.

Илья присел на корточки, грыз травинку. Попов на месте устоять не мог, расхаживал мимо и пытался угадать, что за награда выйдет Митьке за столь великий подвиг.

— Сто тыщ золотых цехинов! Должно быть, князь-кесарь его с этими деньгами к государю отправит, в Литву. Нет у Ромодановского столько власти, чтобы за такое неслыханное дело человека достойно пожаловать. У нас на Руси ероев-то много, но чтоб человек сам в казну телегу золота отдал! За это царь Митьку непременно графом пожалует, а ещё сделает начальником какой-нибудь губернии, потому что этакий дурак на губернаторском месте точно воровать не станет!

Никитин вышел из ворот только через час, сияющий и счастливый. За ним грохотал пустой повозкой Брюхан, такой же довольный. Товарищи кинулись навстречу.

— Ну что, казак, стал атаманом? — завистливо спросил Алёшка.

Митя улыбнулся:

— Был казак, да весь вышел.

— Это понятно. А кто ты стал?

— Кем родился, тем и стал. Дворянином Дмитрием Ларионовичем Никитиным.

— А ещё?

— Больше мне ничего не надобно.

Попов был озадачен.

— Как так?

— Не стрекочи, — остановил его Ильша. — Дай человеку рассказать.

Ну, Митя и рассказал. Как кесарь долго не мог в себя прийти. Как посадил секретарей с денщиками пересчитывать червонцы и ни на миг не отлучался, чтоб ни монетки не упёрли. Вышло ровно сто тысяч, кругляш в кругляш. А по нынешнему счёту все двести, потому что с Софьиных времён рубль вдвое полегчал весом. И когда Ромодановский это сообразил, то обрадовался безмерно, даже пустился в пляс, хотя плясать он совсем не горазд. Оказывается, именно двухсот тысяч ему и не хватало, чтобы доставить государю в армию. Старый князь до того расчувствовался, что назвал Дмитрия спасителем своей чести и всего отечества. Велел требовать любой награды, какая в его власти, и даже сверх того, ибо столь бескорыстному слуге ни в чём не будет отказа и от государя.

— Что я тебе говорил? — оглянулся на мастера Попов. Он уже перестал завидовать Митькиному счастью, лишь жадно ожидал продолжения. — Ну, а ты что?

— Подумал, что иного такого случая не будет. И говорю: «Помилования прошу. Ибо я не казак и не Микитенко, а беглый преступник Дмитрий Никитин, лишённый имени, звания и вотчины». И всё князю рассказал, во всём повинился. Коли, говорю, снимет с меня твоя милость тяжкий этот груз, то мне того довольно будет.

Алёшка за голову схватился:

— А он что?

— Удивился. Губами пожевал. Говорит: «Ин ладно. Будь по-твоему. Зовись, как прежде, Никитиным, а вины прежние с тебя снимаю. И вотчину, что на государя отписана, тебе воротят».

— Идиот! — простонал Попов.

Этого слова Митя не понял, в дикционарии такого не было.

— Куда «иди»?

Туда-то и туда-то, обругал его Лёшка, раз ты такой дурень. И долго не мог успокоиться.

— Да-а, дёшево от тебя старый чёрт отделался! Помилованием да деревенькой несчастной… Но и ты хорош. Далось тебе имя «Никитин»! Был бы «граф Микитенко»!

— Нет, я Никитин буду. Как отец мой, дед и прадед.

— А хоть чин иль хорошую службу у Ромодановского догадался попросить?

— Он сам меня про то спросил. Где дальше служить желаю. Я сказал.

— Слава Тебе, Господи! Хоть на это ума хватило! Каким же чином он тебя пожаловал?

Дмитрий горделиво улыбнулся.

— Буду майор, как и ты.

— Дело. А в котором полку?

— Ни в котором. — Никитин расправил плечи, приосанился. — Я не просто майор буду, а брандмайор, сиречь главный пожарный начальник. Эта служба по мне.

Тут уж Попову осталось только рукой махнуть, что он и сделал, ещё и плюнув.

Сели товарищи молча в телегу. Каждый о чём-то задумался. Как вскоре выяснилось, — об одном и том же.

Хоть уговора, куда ехать, у них и не было, повозка будто сама собой повернула с Никитской налево, в сторону Кривоколенного.

На обратном пути с Жезны друзья заезжали в Сагдеево, но Василиса туда пока не вернулась.

Чем ближе подъезжали к заветному переулку, тем невыносимей становилось молчание.

Первым не выдержал Никитин. Он выдернул у Ильши вожжи, натянул. Брюхан послушно остановился.

— Как будем с главным решать? — Побледневший Дмитрий повернулся к остальным. — Из-за ста тысяч, значит, убивать друг друга мы не стали. А из-за Неё?

Двое его приятелей смотрели один вправо, второй влево. После долгой паузы Попов сказал:

— Убивать тебя или его я не из-за чего не стану. Даже ради души спасения. А с Нею пускай будет тот из нас, кто свершит самый больший подвиг. Испытаемся, кто достойней!

Дмитрий этому предложению обрадовался:

— Давай!