—
Не знаю! Вот найдем Лазареву, и многое прояснится!
—
И в самом деле, надо отыскать Алису. — Я поднялся из кресла и подошел к окну. — Дождь стихает, но выходить пока не стоит. Пусть окончательно распогодится для начала.
—
Ничего, переселенцы тоже время потеряют, — успокоил меня опер.
—
Будем надеяться, — вздохнул я и направился на выход.
—
Далеко собрался?
—
Там сортир напротив.
—
Смотри, чтоб не засосало. Если что — кричи.
—
Обязательно.
Не оценив казарменного юмора собеседника, я покинул комнату и зашел в туалет с разбитым зеркалом и полопавшейся облицовочной плиткой на противоположной стене. Еще и окно кто-то высадил. Но унитазы оказались целехонькими, так что мне, можно сказать, в какой-то мере даже повезло. Вновь себя белым человеком почувствовал.
Когда вернулся в кабинет, развалившийся в кресле Кузнецов преспокойно листал какой-то журнал с цветастой обложкой.
—
Удачно? — оторвавшись от чтива, поинтересовался он.
—
Вполне. Там даже туалетная бумага осталась. Отсырела, правда, зараза.
—
Круто!
—
Не то слово, — не обратил я внимания на иронию в словах собеседника и зевнул: — В холле диваны стоят, можно туда перейти.
—
Тут спокойней, — отказался федерал. — Дверь закрой только.
Я выполнил просьбу и подошел к федералу.
—
Что нашел?
—
«Выбирай» за декабрь две тысячи двенадцатого.
—
Свежак практически. И что пишут?
—
Да ерунду всякую. — Опер выкинул журнал на стол и указал на тумбочку: — Видел, у них все ящички подписаны? «Канцелярия», «Личные вещи»…
—
Чтоб содержимое не перепутать, — усмехнулся я.
—
Странно, кстати, что тут порядок. Будто даже мародеры стороной обошли.
—
А что тут ценного может быть? Это ж банк! Хранилище да первые этажи вычистили, а папки с документами — кому они нужны?
—
Тебе видней, ты у нас мародерством промышляешь.
—
Не-а, — поспешил я откреститься от этого столь неблагозвучного ремесла. — Я помоечник. Старьевщик практически. Никому не нужное барахло во вторичный оборот пускаю. За экологию, можно сказать, радею.
—
Шоколад будешь, эколог? — Опер достал из ранца двадцатипятиграммовую плитку и разломил ее напополам. — Или на диете?
—
Давай, — не стал отказываться я. — Тоже, поди, с химикатами?
—
Не нравится, не ешь.
—
Вот еще!
На самом деле шоколада мне первое время не хватало даже больше, чем пива. Голову-то и водкой задурманить можно, а из сладкого одна сгущенка оставалась.
Прожевав угощение, я развалился в кресле, постаравшись как можно сильнее отогнуть назад спинку, и закрыл глаза.
—
Как дождь кончится, разбудишь.
—
Спать, что ли, собрался? — удивился Кузнецов.
—
Ага.
—
Силен.
—
Дело привычки…
Опер растолкал меня еще засветло. Дождь к этому времени окончательно сошел на нет, и Кузнецов задумчиво уставился на улицу.
—
Как думаешь, стоит прояснения ждать? — обернувшись ко мне, вдруг спросил он.
Я подошел к окну, посмотрел на редкие прорехи в облаках, уже почти затянутые белесой дымкой, и зевнул:
—
Тебе зачем?
—
Может, на связь выйти получится.
—
Попробуй, конечно, но только вряд ли сработает. Это после нормальной грозы помехи пропадают.
—
Не получится так не получится, — пожал плечами Кузнецов и выудил из кармана оправленное в черный пластик зеркальце.
—
Это что такое? — шагнул я к оперу.
Да нет, ошибки быть не могло. Именно такую
Вы читаете Пятно
