трапеции… Как только им разрешат слезть с трапеции, они тут же вернутся к своей муке и кормам.
Кан покачал головой.
— Далеко не все. Эмигранты куда сильнее отравлены годами скитаний, чем вы думаете.
— Ну, что ж. Значит, они станут несколько отравленными торговцами.
— А художники? Писатели? Актеры? Все те, кто не может найти в эмиграции применение своим силам? За это время они стали на десять лет старше. Сколько же им будет, когда они смогут вернуться и приступить к привычному делу?
Я задумался над словами Кана. Что будет со мной?
Миссис Уимпер приготовила к моему приходу «Мартини». На этот раз он был в большом графине. Значит, Джону не придется бегать за каждым коктейлем в отдельности. Мне стало не по себе. По самым скромным подсчетам, в графине было от шести до восьми двойных порций «Мартини».
Стремясь поскорее уйти, я заговорил бойко и деловито:
— Куда мне повесить Ренуара? Я захватил все, что надо, — это не займет и двух минут.
— Сперва давайте подумаем. — Миссис Уимпер, облаченная во все розовое, показала на графин. — По вашему рецепту. С водкой. Очень вкусно. Не освежиться ли нам немного? Сегодня такой жаркий день.
— «Мартини», по-моему, чересчур крепок для такой жарищи!
— Не нахожу, — она засмеялась, — и вы, наверное, тоже. По лицу видно.
Я начал озираться по сторонам.
— Может быть, повесить картину здесь? На этой стене, над кушеткой самое подходящее место.
— Здесь, собственно, уже достаточно картин. Когда вы были последний раз в Париже?
Я покорился своей судьбе. Но после второго бокала все же встал.
— А теперь пора за работу. Надеюсь, вы уже приняли решение?
— Нет, я еще ничего не решила. А как вы считаете?
Я показал на простенок, где стояла кушетка.
— Это место создано для натюрморта с цветами. Картина прекрасно впишется сюда, и освещение здесь очень хорошее.
Миссис Уимпер встала и пошла впереди меня — миниатюрная, изящная женщина, с голубовато- серебристыми волосами. Оглядевшись по сторонам, она направилась в соседнюю комнату. Здесь висел портрет маслом, пол-лица занимал тяжелый, выдававшийся вперед подбородок.
— Мой муж, — сообщила игрушечная миссис Уимпер, проходя мимо портрета. — Умер в тридцать пятом. Инфаркт миокарда. Слишком много работал. У него никогда не было свободного времени, зато теперь времени у него в избытке. — Она мелодично засмеялась. — Американцы работают, чтобы умереть. В Европе это иначе. Да?
— В данное время — нет. Теперь там умирает куда больше мужчин, чем в Америке.
Миссис Уимпер обернулась.
— Вы имеете в виду войну? Не будем ее касаться. Мы прошли еще через две комнаты, затем поднялись по лестнице. На лестнице висело несколько рисунков Гиса. Я захватил с собой Ренуара и молоток. И прикидывал, куда бы повесить картину.
— Может быть, в моей спальне? — небрежно заметила миссис Уимпер и пошла вперед.
Ее кремовая с золотом спальня была сногсшибательна: широкая кровать эпохи Людовика XVI, покрытая парчой, красивые кресла, стулья и черный лакированный комодик эпохи Людовика XV. Комод стоял на бронзовых ножках и был щедро украшен позолотой. На секунду я забыл обо всех своих мрачных предчувствиях и воскликнул:
— Здесь! Только здесь! Над этим комодиком!
Миссис Уимпер молчала. Она глядела на меня затуманенным, почти отсутствующим взглядом.
— Вы тоже так считаете? — спросил я, приложив маленькую картину Ренуара к стене над комодиком.
Миссис Уимпер не отрываясь смотрела на меня, потом она улыбнулась.
— Мне нужен стул, — сказал я.
— Возьмите любой, — ответила она.
— Стул эпохи Людовика Шестнадцатого?
Она опять улыбнулась.
— Отчего же нет?
Я взял один из стульев. Он не был расшатан. Тогда я осторожно влез на него и начал обмерять стену. За моей спиной не слышалось ни звука. Я определил высоту, на какой должна висеть картина, и приставил к стенке гвоздь. Но прежде чем ударить молотком, я оглянулся. Миссис Уимпер стояла в той же позе с сигаретой в руке и со странной улыбкой глядела на меня. Мне стало не по себе, и я постарался как можно быстрее вбить гвоздь. Гвоздь держался крепко. Я взял картину, которую прежде положил на комодик, и повесил ее. Потом слез со стула и отставил его в сторону. Миссис Уимпер продолжала неподвижно стоять. И все так же не сводила с меня глаз.
— Нравится? — спросил я, собирая инструменты. Она кивнула и пошла впереди меня к лестнице. Вздохнув с облегчением, я двинулся следом за ней. Миссис Уимпер вернулась в первую комнату и подняла графин.
— За Ренуара, за мою удачу!
— С удовольствием, — согласился я, решив, что после второго бокала «за удачу» улизну, сославшись на похороны.
Но мне не пришлось прибегать к этой лжи. Странная неловкость, которая возникла между нами, не проходила. Миссис Уимпер смотрела на меня невидящими глазами. Она слегка улыбалась, и трудно было понять, что означала ее улыбка — насмешку или еще что-то. Правда, я, как старый мазохист, решил, что она потешается надо мной.
— Я еще не выписала чека, — сказала она, — приходите как-нибудь на днях. И тогда вы его получите.
— Спасибо. Предварительно я позвоню.
— Можете прийти без звонка. Часов в пять я всегда дома. Спасибо за рецепт коктейля с водкой.
Смущенный, я вышел на жаркую улицу. У меня было такое впечатление, что меня ловко одурачили. Притом одурачил человек, который, как мне казалось, сам находился в несколько смешном положении. Надо полагать, что и в следующий раз со мной произойдет то же самое, хотя я не был в этом стопроцентно уверен. Могло случиться другое, только мне не хотелось убедиться в этом на собственном опыте. Во всяком случае, на данном этапе опасность миновала. Силверс наверняка пожелает сам получить чек. Он ни в коем случае не станет раскрывать мне свои карты.
— Ты без машины? — спросил я Наташу.
— Без машины, без шофера, без водки и без сил. Жарища невыносимая. В этой гостинице давно следовало установить кондиционер.
— Владелец нипочем не согласится.
— Конечно. Бандит!
— У меня есть лед — можно приготовить «Русскую тройку», — сказал я. И имбирное пиво, и лимонный сок, и водка.
Наташа поглядела на меня с нежностью.
— Неужели ты все купил?
— Да. Между прочим, я уже выпил два «Мартини».
Наташа засмеялась.
— У миссис Уимпер?
— Да. Откуда ты знаешь?
— Она этим славится.
— Чем? Своими коктейлями?
— И коктейлями тоже.
— Старая перечница. Удивительно еще, что все прошло так гладко.
— Она уже заплатила?