«Березин не слушает бюрократов и ради престола и отечества не жалеет ничего! Всякий из приказчиков на моем месте, получив от хозяина наказ и разрешение продавать товар дешевле цены, не гнался бы за барышами, а в лепешку разбился, но уж наменял бы соболей себе. Привез бы их и в валенках, и за пазухой. Барыш тут сам в карман просится, только не зевай. Но Березин хоть и мещанин, но не хуже мичманов и лейтенантов понимает идею и еще не прикарманил ни единой шкурки, а скупил их дивно!»

Вот и деревня. «Это Тыр знаменитый, где Геннадий Иванович геройствовал с шестью матросами «вне повелений» — испугал полсотни маньчжуров!»

Вовремя приехали. Вечереет. Берег надвигается все выше, за ним тонут, скрываются дома деревни. Сиреневая мгла. За деревней лес, побелевший от мороза. Пошли к знакомому гиляку. Дом просторный, с двумя очагами и с теплым каном. Вкусно запахло звериным салом и вареной юколой. Женщины возились у очагов. Часть дома отгорожена — там собаки. Туда понесли ведро с пареной юколой.

Березин снял тулуп и только сейчас, в тепле, почувствовал, как замерз. Казалось, насквозь промерзли и этот тулуп, и полушубок под ним, и суконная куртка, и вся одежда и обувь. Он все стянул проворно и в одной рубашке уселся на горячий кан. Березин роздал подарки — всем по куску хлеба. Моложавая гилячка засмотрелась на него, потом, улыбаясь, видно понимая, как это будет приятно гостю, подала чашку горячего жира с кусочками юколы и с насыпанной туда мороженой ягодой. Попов и казаки, так же проворно раздевшись, подсели к столику. И им подали по чашке. Рыжеватый ушастый Парфентьев поражал гиляков своим ростом и цветом волос.

Березин глотнул жирку и почувствовал, как славно жить на свете, где бывают такие перемены. Грудь сразу согрелась. Давленая брусника такая вкусная!

Березин в былые годы торговал от Компании разным товаром, в том числе и водкой. Сам всегда мог выпить и, бывало, выпивал. Но пристрастился не к выпивке, а к книге. И сейчас у него с собой водка. Но есть и книга «Отечественные записки», дал Бошняк. Там новый рассказ Тургенева, несколько раз перечитывал его Алексей Петрович. Водка с собой на случай болезни и также для угощения. А со скуки, может, и напьешься, хотя Березин умеет греться и без водки. Захмелеть в такой поездке, да еще после того, как усмирял маньчжуров и гиляцких их прихвостней на Вайде, — не дай бог! Тыр — место, посещаемое маньчжурами.

Пришел старик в лохматой шапке. Снял ее. Он лыс.

— Афони нету? — спросил старик по-русски.

— А-а, Чедано!

— Алексей!

Чедано поздоровался со всеми.

— Нет Афони! Он скоро придет сверху.

— Почему сверху?

— Пошел Амгунью на Горюн, оттуда пойдет обратно. Он ведет купца Николая.

— А-а! Эй, да ведь я первый дорогу вам на Амгунь показал!

— Что же ты не откроешь свой товар? — спрашивали Березина гиляки.

Березин уже отошел от усталости, но торговать не стал. Ему хотелось разжечь любопытство гиляков.

С охоты пришел сын хозяина, достал из мешка мерзлую рысь. Околевший язык торчит из ее пасти узким красным треугольником, на окаменевших ушах — кисточки. Гиляк стал широкой спиной к сидящим на кане, подвесил рысь под крышей.

— Правда, что они маньчжурам не позволяют с пьяными торговать? — спросил он Чедано.

Рысь оттаяла. С нее стала капать кровь.

Вечером менялись, играли в карты и рассказывали сказки.

Легли спать, как полагается, ногами к стене.

Невельской много раз предупреждал каждого уходящего в экспедицию, чтобы не нарушали никаких гиляцких обычаев, огонь из юрты не выносили, спать головой к стене не ложились.

— Мы среди многочисленного вооруженного дикого народа, — говорил он. — Помните, что, только уважая обычаи этого народа, мы сдружимся.

«Всех обычаев никто из нас не знает, может, я сам, не замечая, уж нарушал их тысячу раз! — думал Березин. — Почему головой к стене у них спать нельзя? Однако крысы по стене бегают, поэтому… Может, и в самом деле началось с крыс и вошло в обычай…

Действительно, деревня большая, гиляки — народ свирепый, прирезать человека и отобрать у него товар им раз плюнуть. Но что-то держит их, слушаются, покоряются, если скажешь, что, мол, у нас вот такое-то правило есть, водкой, мол, не спаивать… Впрочем, угостить еще придется».

Трое казаков по очереди караулили всю ночь.

Утром топограф Попов проснулся рано и долго тер глаза. Потом он сидел, о чем-то думая. Незаметно, однако, чтобы он был расстроен.

— Весна идет! — сказал он наконец и спросил: — Вы какой местности уроженец, Алексей Петрович?

— Я? — удивился Березин. — Из Сибири.

— В вашей местности хороших коров держат?

Попов мал ростом, вынослив, терпелив. Никогда никаких разговоров, кроме как о деле, никто от него не слышал.

— В вашей местности сметана бывает хорошая? — спросил он опять.

— Как же!

Попов рассказал, что видел во сне сметану и масло сливочное. Он вологодец, вырос на молоке.

— Да, но тут только во сне бывает сметана да свежее сливочное масло. А у нас на Охотском море никто и никогда не видел масла незаплесневелого.

— Масленица уж, видно, прошла, — заметил Попов и стал собираться. — Солнце светит, надо делать обсервацию. Разные сны снятся.

— И женщины?

— Как же!

— А мне нет, — соврал Березин.

В дом собрались гиляки. Начался торг. Тюки раскрылись, и казаки подавали куски товара.

— Вот миткаль! Сукно! Фланель!

Отдохнувший и повеселевший Березин распродавал кусок за куском. Появились соболя. Приходилось опять меняться, гиляки денег не знали.

Вечером Березин заставил гиляков рассказывать про залив Де-Кастри. Один из присутствующих, по имени Захсор, седой крепкий старик с гноящимся правым глазом, бывал там часто. Захсор не тырский, он мангун из деревни Аур.

Березин и прежде наслушался о заливе Де-Кастри, видел карту описи Лаперуза у Невельского и слыхал предположение, что там отличнейшая гавань, которой, однако, никто из экспедиции еще не видел.

Захсор брался провести Березина прямо в Нангмар.

«А что, если махнуть? «Вне повелений»? Чем я хуже?»

Березин подумал и утром объявил Попову и казакам, что решает идти в Нангмар.

«Где-то наш Чихачев, мичман, который скоро будет лейтенантом? Как-то у него идет съемка? А Березин тем временем явится в залив Де-Кастри! А Николай Матвеевич еще пока-то будет. Совсем недурно!»

Захсор оказался проводником говорливым и бойким. Выслушав предлинную легенду, которую Захсор рассказывал чуть не полчаса, казак Масеев передавал ее в трех словах.

— Что же ты ленишься? — замечал ему Березин. — Он рассказывать старается, а ты буркнешь два слова.

— Это к съемке не касается, — отвечал Масеев.

— Как не касается? Должен все передавать. Научился у наших чиновников и стал бюрократом!

На сопках лес в черных пятнах. Березин знал: это кедрачи. Одна из таких сопок, пониже других, но тоже с кедровой чернью, похожа издали на груду свежевскопанной земли. Как будто кто выворотил две-три