и Ветка выжили…»
Когда сознание вернулось к Максиму, несколько раз шарахнув взбесившимся от нехватки кислорода сердцем по смятым ребрам, его тело уже куда-то волокла толпа.
Долгову дико повезло. Если бы милицейский кордон держал осатаневшую человеческую кашу еще минуту – он бы элементарно задохнулся, даже не приходя в себя…
Двое сволочей, избивших Максима, ускакали вперед метров на двадцать.
Рыча от боли в виске и разбитой губе, он заставлял себя переставлять ноги, чтобы не упасть и не сгинуть под тысячами ботинок. «Лишь бы они оставались дома, лишь бы – дома…» О том, что в его двенадцатиэтажку может попасть снаряд, Долгов даже не думал. Это оставалось за пределами воображения.
Сверху раздался уже приевшийся пульсирующий звук, и бегущие люди, не сбавляя темпа, автоматически прикрыли руками головы. Огненный шар вспух слепящим коконом метрах в пятидесяти от Максима. Низкое жужжание ударило в барабанные перепонки, воздушная волна – в грудь и лицо, а смешанный запах озона и пережаренной плоти – в ноздри, но он продолжал бежать.
Главное – самого не задело, значит, нужно двигаться вперед…
Носки его разбухших от слякоти туфель мелькали перед глазами, давая понять, что бег не прекратился. Что метр за метром он приближается к самому родному и близкому – к семье.
Небо пылало чужими красками, таинственные плазмоиды наносили удар за ударом, с нижней губы падали в грязь капли крови, в мозгах звенящим колоколом отдавался каждый толчок сердца, кричали люди, выли сирены, Москва горела, а он бежал к двум людям, которым был нужен. Бежал, отгоняя память, услужливо подбрасывающую раз за разом одну и ту же картинку… Их с Маринкой сплетенные тела, танцующие в невесомости, словно глубоко под водой. Движения медленные, но пронизанные энергиями с полярным знаком: от этих прикосновений вздрагивает каждая мышца, вибрирует, как струна, каждый нерв, бьются в унисон две жизни. За миллионы километров от Земли. За миллиарды лет до края Вселенной…
Он бежал вперед.
Он даже не заметил застывшую в лужице битума меховую кепку с дымящимися ворсинками на козырьке.
Сквозь розовую пелену, дрожащую перед глазами, Максим увидел свой дом.
Ближняя боковая стена была в двух местах прожжена, и часть ее обрушилась, обнажая дымящиеся внутренности чьих-то квартир. Вокруг валялось множество обломков бетонных перекрытий, столбов и рекламных щитов, сам проспект Мира был забит столкнувшимися машинами, а сквозь оставшуюся щель бесконечным потоком в обе стороны сочились люди. Чуть поодаль, возле разбитого купола станции метро, виднелись следы брошенного эвакопункта: разбросанные по снежной жиже ограждения, целая гора скарба, в которой копались несколько мародеров, остов сгоревшего автобуса. Множество уличных фонарей было разбито, поэтому весь этот пейзаж местами утопал в полумраке – словно темные язвы подтачивали жизнь…
Долгов побрел поперек потока людей к дому, не замечая, как его толкают и обкладывают матом.
Страшная, непредсказуемая, необъяснимая атака с воздуха закончилась десять минут назад. Так же внезапно, как началась. Вслед за этим небо перестало переливаться цветными волнами и приобрело нормальный оттенок столичной ночи. Не считая дыма и пепла, которые разносились ветерком над развалинами гигантского мегаполиса.
Несмотря на прекращение чудовищной бомбардировки, сотовая связь так и не восстановилась. Не работало телевидение, молчало радио, висели все серверы Интернета, во многих районах были перебои с электроэнергией из-за поврежденных подстанций, сбоили водоснабжение и канализация, не везде сохранилась нормальная подача газа.
Милицейские и военные машины проезжали то тут, то там и по громкоговорителям советовали жителям взять предметы первой необходимости, суточный запас пищи и проследовать к ближайшему эвакопункту, чтобы покинуть город. По слухам, в Подмосковье уже разворачивали первые палаточные городки для беженцев. Над особенно сильно пострадавшими кварталами кружили вертолеты МЧС, а иногда в вышине слышался далекий гул истребителей – военные самолеты на свой страх и риск летали практически «вслепую», потому как радиосвязи между экипажами и диспетчерами не было. Временами по улице, разгоняя толпу, с громким лязгом проползал танк. Правительство молчало – складывалось ощущение, что никто не знает: что произошло, что делать и чего еще ожидать. Связи с другими городами не было, словно кто-то специально перерубил все доступные каналы, в том числе – оптоволоконные, радиорелейные, спутниковые и даже самые обыкновенные проводные. Некоторые утверждали, что от нападения пострадала только Москва, другие же считали, будто и остальные мегаполисы подверглись таким же массированным ударам.
Первая волна паники поутихла. Наступило время осмысления событий и настоящего, глубокого, всепоглощающего страха, от которого некуда деться…
Максим слегка восстановил дыхание и вновь перешел на бег. Он, перепрыгивая через бетонные плиты, куски арматуры и тлеющие доски, добрался до подъезда.
Охранника на месте не было; его компьютер таращился безжизненным зрачком монитора на ряды почтовых ящиков и был покрыт копотью. Но лифт, как ни странно, работал. Долгов окоченевшим, испачканным в саже пальцем вдавил кнопку вызова – сверху раздался глухой гул спускающейся кабины.
«Хоть бы дождались, хоть бы дождались…» – трепыхалась единственная мысль.
Лифт…
Десятый этаж.
Выйти… Площадка… налево и прямо…
Общая стальная дверь была распахнута настежь. В коридоре горел свет, но никого не было. Обувь оказалась разбросана, будто соседи впопыхах собирались и уходили прочь. Возле тумбочки кверху полозьями валялись старинные детские санки. Максима кольнуло предчувствие беды, взрывающее пустоту внутри сердца…
Он подбежал к двери своей квартиры, дернул за ручку – заперто. В отчаянии он принялся колотить по дорогой обивке ногой и ритмично жать на кнопку звонка одновременно.
– Маринка! Открывай! Ветка! Слышите меня!
Из разбитой губы вновь засочилась кровь. Долгов ощутил, как розовая пелена, висящая перед глазами, будто становится все плотнее. Раскаленные слезы жуткого страха слетели с ресниц.
Никто не открывал.
– Стоп, – сказал он сам себе, прекращая долбить. – Нужно успокоиться. Если они не открывают, это вовсе не знач-чит, ч-что их там нет. Ключи… Конечно, кретин, у тебя же есть ключи…
Крупная дрожь продолжала бить Максима. Он не хотел, не желал, не имел права чувствовать себя бессильным! Привычным движением он сунул руку в карман плаща, чтобы достать связку ключей…
Кисть прошла сквозь ткань… Как это?
Он перевел взгляд вниз, и сердце екнуло… Кармана не было. Его оторвали еще в толкучке возле МИДа.
– Нет-нет-нет, тихо… – сцепив пальцы в «замок», забормотал Долгов, чувствуя, как приближается безумие.
В следующий миг он с утроенной силой бился в дверь собственного дома, где должны были быть Маринка и Ветка. Не помня себя, он кричал что-то, срываясь на хрип, матерился, молил, угрожал, шептал ласковые слова…
Дверь оставалась заперта.
Никто ее не открыл.
Никто даже не появился на лестничной клетке, чтобы посмотреть на обезумевшего мужика с разбитым лицом, в рваном плаще и грязных брюках, молотящего кулаками по бесчувственной коже, под которой притаилась сталь.
Лишь разбросанная обувь и перевернутые санки были тому свидетелями.
Наконец Максим выдохся. Он сполз на пол и прислонился спиной к неприступной двери. Глубоко вздохнул. Способность рассуждать здраво постепенно возвращалась к нему…
