общественного устройства? Как могло быть иначе, когда основной характеристикой послеоктябрьской эпохи объявлялся сначала общий кризис капитализма, а затем его углубление - тогда как, по крайней мере с начала 50-х годов, экономика капитализма достигла небывалой устойчивости экономического роста, когда прежние закономерности с неизбежностью периодических кризисов, явно сходят на нет (как сходит на нет и острота классовых противоречий, что помимо прочего, находит свое выражение в резком снижении забастовочного движения, в том, что 80-85% населения индустриальных стран относят себя к среднему классу, т.е. не признают себя эксплуатируемыми)?

Я думаю, что путь выхода на плодотворную нормативность состоит в том, чтобы абстрактно- теоретический анализ соединить с историко-страновым. Это особенно важно потому что сейчас в разного рода публицистике появляется много несообразностей. Возможно наиболее очевидная из них заключается в той позиции, которую занимают нынешние 'ортодоксальные марксисты'. Еще вчера они объявляли о том, что самая характерная черта современного капитализма как и прежде заключается в стихийности и анархии производства, в противоречии между общественным характером производства и частным присвоением. Сегодня же, когда здесь у нас началось становление рынка и приватизация, они объявляют о том, что мы уходим назад от капитализма, в лоне которого, якобы, господствуют государственная собственность и организованность. Или вот еще один пример несообразности: в первом варианте программы КПРФ говорилось, что наше теперешнее экономическое положение похоже на то, что было в США в 1929-1933 гг. Ну как можно так писать, когда там был циклический кризис, а у нас совсем другое - кризис структуры, кризисный переход от одной системы к другой?

Если уж обращаться к историческим сравнениям, то здесь наиболее важны опыт СССР при переходе от 'военного коммунизма' к НЭПу и опыт послемаоистского Китая - в том и другом случае речь шла о сочетании рынка и значительной приватизации с жесткой политической

диктатурой; опыт 'тетчеризма' и ' рейганомики', а также Административно-финансовой реформы в Японии - где некоторое, в определенных пределах, ослабление государственного регулирования принесло с собой значительные улучшения. Немаловажен опыт 'четырех драконов' -республики Корея, Тайваня, Гонконга и Сингапура, а также ряда стран Южной Америки. Самый общий вывод из этого опыта заключается в следующем: рыночные отношения могут быть и при политической демократии и при диктатуре. В зависимости от конкретной исторической обстановки, более эффективным может оказаться то один, то другой вариант. Не мажет, однако, быть эффективным вариант антирыночный. С другой стороны, рыночный вариант не может сохраняться при слишком длительном тоталитаризме (при том, что никаких заранее определенных сроков здесь быть не может: разумность или чрезмерность сроков определяется только конкретными обстоятельствами).

Особый, в высшей степени важный самостоятельный вопрос - о соотношении между рынком и характером собственности. Видимо, его самое общее решение состоит в том, что между частной собственностью и рынком существует, хотя и не строгая, но положительная зависимость, а между государственной собственностью и рынком тоже не строгая, но отрицательная зависимость. Именно поэтому курс политической демократии, подкрепляемый общественной наукой, состоит в том, чтобы государственную собственность сводить только к необходимому минимуму, сознавая, что необходимость государственной и смешанной форм собственности все же всегда сохраняется и что ведущим фактором, определяющим пропорциональность экономики, является рынок.

В начале своего доклада В.С.Автономов пишет, что 'во всех науках есть проблема соотношения теории и факторов, но только в экономической теории она принимает форму противоречия (или выбора) между 'реалистичностью' и 'точностью' (truth vs. precision)... Промежуточный статус экономической теории порождает серьезную методологическую проблему'. В частности дело обстоит так, что для практики решающую роль играет не абстрактная теория, а благоразумие, для формирования которого та или иная теория может оказаться очень полезной (едва ли не самый показательный пример - кейнсианство).

Чем скорее преодолевается то духовное оскудение, которое было характерно для всей нашей общественной науки в ее послевоенный период, тем, ясней становится, что успех приносит не любое государственное регулирование, а только такое, которое осуществляется в условиях господства рыночных отношений. 'Конкуренция - везде, где возможно, регулирование -везде, где необходимо' - считаю, что этот девиз, исходящий от послевоенной германской социал-демократии, - самое важное положение всей экономической теории в ее нормативном аспекте. Или по другому: научными могут быть только такие взгляды которые признают, что каковы бы ни были исторические обстоятельства, единственное содержание прогресса может и должно заключаться не а уничтожении рыночных отношений, а в их совершенствовании.

Убогость всех наших прежних учебников политической экономии и научного коммунизма в немалой мере объяснялась тем, что такое положение не только отвергалось, но и объявлялось антинаучным, апологетическим и т.д. - а для современной мировой экономической науки вход в наши научные и все иные публикации был практически закрыт.

В последние годы положение начало изменятся. В связи с выходом у нас книги 'К.Макконелла и С. Брю 'Экономикс', 1992 г.', в марте 1993 г. в журнале МЭиМО была опубликована моя рецензия под названием 'Лед тронулся?' Под этим названием я имел в виду первые после многолетнего застоя шаги к выпуску в нашей стране книг, принадлежащих к современной экономико-теоретической классике. Теперь же с очень большим удовлетворением хочу отметить, что началось истинное половодье, что вовсю развертывается соревнование учебных и научных институтов, многих издательств по выпуску такого рода литературы.

Я не намерен давать здесь библиографию, но приведу некоторые примеры: речь здесь пойдет о четырех классах новейших публикаций: 1) переводные книги, обращаемые к истории экономической мысли (такие как 'Австрийская школа в политической экономии',; Дж.М.Кейнс 'Избранные произведения'; М.Блаут 'Экономическая мысль в ретроспективе' и ряд др.); 2) переводные учебники современной экономической теории (здесь кроме вышеназванной книги Макконелла и Брю, я бы назвал книгу С.Фишер, Р.Дорнбуш и Р.Шмалеизи 'Экономика', 1993; 'Эдвин Дж. Доллан 'Микроэкономика' и 'Макроэкономика', 1994; 'Современный бизнес', тома I и II, 1995; Ф.А.Хайек 'Пагубная самонадеянность', 1992 и многие другие.

Не могу не отметить, что многие из книг, принадлежащих к первому и второму классам выпускаются по инициативе и при очень большом участии сотрудников нашего института. Особого внимания здесь заслуживает выпускаемый по инициативе и при самом активном участии нашего Отдела современных теорий рыночной экономики периодический альманах 'Thesis'. Наконец-то российский читатель получил возможность читать лучшие статьи из лучших западных периодических изданий по экономике.

Третий класс: новейшие монографии российских ученых. Здесь можно отметить книги 'С.Брагинский и Я. Певзнер 'Политическая экономия: дискуссионные проблемы, пути становления', (1991); 'Экономика и бизнес, 1993, МГТУ, под ред. В.Д.Камаева'; 'Политическая экономия, 1993 МГУ под.ред. А.Сидоровича и Ф. Волкова'; Е.Ф.Борисов 'Экономическая теория', М., 1993, и ряд других.

И наконец, - книги наших сотрудников - такие как ' Капитализм и рынок. Экономисты размышляют', 1993, под ред. Мартынова, В.И.Кузнецова и И.М.Осадчей; В.С.Автономов 'Человек в зеркале экономической теории', 1993, 'Теория и практика государственного регулирования на переломных этапах экономического развития ', под ред. В.А.Мартынова, 1993 и ряд других (в частности некоторые страновые работы, в которых страновой анализ переплетается с теоретическим - напр., 'Япония - полвека обновления', под ред. В.Б.Рамзеса, 1995).

Чем отличается четвертый класс от третьего т.е. работы нашего института от монографий других российских авторов? Я думаю, что они отличаются в лучшую сторону самостоятельностью теоретического анализа и более тесной привязанностью к конкретной экономике отдельных стран или регионов. Относительно же слабая сторона заключается, во-первых, в более узкой, я бы сказал дробной тематике и, во-вторых, в малотиражности. Такого рода работы выпускаются по преимуществу в институтской типографии тиражом в 100- 200, самое большое 500 экз. (очень редко, при выпуске вовне института, 1 тыс.экз.) - тогда, как работы первого и второго классов - от 5 тыс. до 25 тыс. экз. иногда и больше). Это значит, что наши работы практически не доходят до широких кругов научной и ВУЗовской общественности.

Между тем, я убежден в том, что масштабность и характер исследований в нашем Институте таковы, что мы имеем полную возможность в течение полутора лет подготовить двухтомное издание, которое заняло бы в современной российской экономической литературе по крайней мере такое место, какое в 70-е годы