— Я подумаю о том, что ты сказала. Но мне нужно немного времени, чтобы привыкнуть к этой мысли. Я не хочу — пока еще я не в силах отдать ее в чужие руки.

Говоря это, она смотрела на меня и выглядела совершенно измученной. Я стала переводить взгляд с мамы на Адама, с папы на Джулию, но все они отводили глаза. Я зашла так далеко, но вот они уже готовы предать меня, отправить в полицейский участок, и одному богу известно, выживу ли я после этого. Разочарованная до глубины души, я выскочила из кухни и помчалась в свою спальню, бросилась на кровать и разрыдалась что было сил. Минуту спустя я услыхала, как кто-то подошел к двери с наружной стороны и стал возиться там, видимо, запирая меня. Я попалась в ловушку, но мне было плевать. Слезы текли по моему лицу. Джулия отказалась от меня, Адам отказался от меня, папа отказался от меня. Мне хотелось умереть, да еще как можно скорее, чтобы положить конец моей несчастной, непутевой жизни. Но, думая о смерти, лежа в отчаянии на своей кровати, я знала, что не умру. Меня нельзя победить, я не из тех. Человек или собака, я буду нести свою ношу до последнего вздоха, какая бы горькая участь ни была мне уготована.

Когда мне в голову пришла эта мысль, я перестала чувствовать себя виноватой, и меня охватила жуткая ярость. Я подумала, кем же вы себя считаете? По какому такому праву вы, черт бы вас побрал, решаете, кем мне быть? Опять все сначала — всем обязательно надо судить меня. Если выглядишь не как все, значит, плохая, если ведешь себя не как все, тоже плохая, и никто не хочет с тобой знаться. Не имеет никакого значения, насколько тебе нужны эти люди, насколько ты любишь их и даже насколько они любят тебя. Не укладываешься в их схему — иди прочь! Ты шлюха, ты плохая, ты недостойна их! Прочь! Прочь!

Когда я много времени отдавала школе и у меня были подружки типа Энни и хороший парень Симон, я была хорошей дочерью. А потом я разругалась с Энни и начала встречаться с другими людьми, с такими, в которых еще не погасла искра жизни, с другими мальчиками, и сразу стала нехорошей, меня перестали любить и начали смотреть на меня, как на дерьмо, прилипшее к ботинкам. Теперь я собака, и все повторяется сначала. Почему плохо быть собакой? А люди именно так думают, правда-правда, но они ничего не понимают, это я вам говорю! Я ведь попробовала быть и человеком и собакой, и я говорю вам — беда- беда-беда, стресс-стресс-стресс. Не делай это, делай то, думай так, не смей этак — долгая глупая игра, в которой чем дальше, тем больше дурацких правил, отнимающих драгоценное время.

Я обежала спальню, поклацала зубами, полаяла, повыла. Вы меня осуждаете? Но я же собака! И что? Внутри я еще была человеком, но они не дали себе труда заглянуть внутрь. Нет, о нет — ведь им лучше знать! Как же им не знать, кто я такая!

Будучи собакой, по крайней мере знаешь, где ты. По крайней мере можно доверять друзьям. По крайней мере у людей нет возможности предать тебя! Чем больше я думала об этом, тем больше мне нравилась моя собачья жизнь по сравнению с человеческой. Друг любит меня. Митч тоже. Они оба умерли бы за меня, если бы потребовалось, и они ни разу не осудили меня за то время, что мы знакомы. А мама, папа, Адам и Джулия? Да и Симон, Энни, Мишель, Уэйн, Добби и Мосли — тот парень, которого я подцепила, когда поругалась с Джулией, — Дейв, и Джейсон, и все остальные, с которыми я познакомилась за последний год, не лучше. В общем-то, быть собакой чертовски хорошо. Только не с Терри — накажи его Господь, — а со своей стаей, охотиться, не давать поблажки чутью и мозгам, чтобы не умереть! Ничего лучше быть не может! Собачья жизнь горит ярким пламенем, если только у собаки нет хозяина или хозяйки. Увы, она очень коротка, но до чего же сладостна. И я хотела от нее отказаться?

Я вспомнила, как злилась из-за встреч с Симоном по уик-эндам, из-за ежевечернего сидения над домашними заданиями, из-за помощи по хозяйству и прочего дерьма. А теперь, когда я могу делать, что хочу, где я? Со стаей? Нет! Я дома и заливаюсь слезами, потому что моя чертова семейка не может принять меня такой, какая я есть. Тоже мне новость! Что изменилось? Ничего — даже я не изменилась, если судить по большому счету.

Мной овладела ярость, я не соображала, что делаю. Носилась по спальне, прыгала по кровати, рвала зубами подушки и простыни, до того я была не в себе. Изжевала учебники — больше я не буду сидеть над ними как проклятая! Я сорвала покрывало с кровати, пописала на ковер и трясла свои шмотки, пока на них не полопались швы. Мне казалось, что моей ярости не будет ни конца ни краю, однако, ища что-нибудь еще, чтобы порвать, я наткнулась на мистера Брауна, моего старого мишку, который был у меня лет с трех. Он лежал, погребенный под кучей тряпок, но у меня не хватило духу его порвать. Вместо этого я осторожно взяла его в зубы и положила на кровать. Я держала его лапами, лизала его морду и, постепенно успокаиваясь, обретала способность рассуждать здраво.

Мне никогда не было хорошо в человеческом обличье. Мне было трудно! Быть человеком очень-очень трудно. Я лежала на кровати и думала: боже мой, неужели так все и будет еще лет семьдесят? Семьдесят лет от меня будут требовать, чтобы я была тем, кем не хочу быть. Семьдесят лет злости и возмущения, страданий из-за вещей, на которые тебе, в сущности, наплевать, например из-за школьных оценок, из-за приличных шмоток, чистого лица, а потом от страха, не страдают ли из-за тебя мама, муж, дети и кто будет твоей следующей жертвой. Семьдесят лет надо вставать утром, когда тебе совсем этого не хочется, и идти куда-то, куда тебе тоже не хочется идти. Тесты, правила, оценки. Опять, и опять, и опять, и опять, и опять. Зачем? Кому это надо? Я же не настолько амбициозна, чтобы вообразить, будто могу изменить мир. Единственное, чего я хочу, с удовольствием проводить время. И все.

Конечно, есть люди, по которым я скучала. Мои родители, мои друзья. Ну да, я недовольна ими, но ведь это не значит, что я не люблю их. Еще мне не хватает танцев и музыки. Чипсов, шмоток, денег в кармане. Людей! Я люблю людей. У человека есть сотни преимуществ. Я думала о том, как выглядела прежде, какие у меня были стройные ножки, гладкий живот, круглые грудки с прелестными розовыми сосками и улыбающееся лицо, и до чего мне недостает всего этого…

Но ведь есть Друг, который обнюхивает меня под хвостом и тихонько рычит: «Хммм, до чего же вкусно!» Я облизала губы. Подняла глаза и увидела себя в зеркале, потом подвигала бровями, и собака, которая двигает бровями, показалась мне настолько забавной, что я засмеялась. Гав-гав-гав!

Мне стало лучше. Свернувшись в клубочек, я сунула нос под хвост, чтобы получить удовольствие от собственных сладких запахов, и заснула на кровати, дыша всем тем, что составляло суть моего собачьего естества.