надоела Энни, надоел Симон. Все чего-то от меня хотели. Энни хотела, чтобы мы больше занимались вместе, потому что нам было

весело друг с другом. Мама говорила, что меня слишком часто нет дома. Понятно? Люди, которые, как я полагала, были моими друзьями, хотели, чтобы я стала кем-то другим. Не слишком ли?

Энни завелась насчет того, что нам не следует в пятницу идти в «Планету К». Она считала, что мы должны остаться дома, потому что на носу экзамены.

— Не можем мы все время только работать, — возразила я. — Ты же знаешь, мне нравится в «Планете».

— Как хочешь, а я остаюсь. Иди с Симоном, — сказала она, отлично зная, что Симон не сможет. По пятницам он работал вечером.

К тому же Симон был еще хуже Энни. Ему, видите ли, не нравилось, что я хожу в клуб без него, он боялся, как бы я там не закрутила роман. Я должна была сидеть дома, потому что он слишком занят! Глупо. Мне просто хотелось куда-нибудь пойти, где можно повеселиться.

Не знаю почему, но я вдруг завелась.

— Знаешь? — крикнула я Энни. — Мне плевать. Я только что это поняла.

— Что с тобой? На что тебе плевать?

— На все. На это. На работу. На хорошие оценки.

— Тебе нужны хорошие оценки.

— Когда-нибудь, возможно, будут нужны. Но почему сейчас?

Энни пожала плечами.

— В нашем возрасте все заняты своими оценками.

— Я получу их позже. Или не получу. Все равно. Мне правда все равно. Я занимаюсь, но на самом деле меня не интересуют оценки. Правда.

Энни поглядела на меня и рассмеялась.

— Сандра, ты сошла с ума.

— Да. Ну и что? Ты меня понимаешь? Мне все безразлично. Даже Симон безразличен, ты это понимаешь?

— Я думала, ты его любишь.

— Люблю. И мне безразлично! — Я рассмеялась. Сама не понимая, о чем говорю, я знала, что это правда. — Хочешь, я перестану с ним встречаться? Это разобьет мне сердце, но мне все равно. Правда. Ну и что? Он тоже все время от меня чего-то добивается. Я скучаю по нему, но от этого не делаюсь несчастной. Думаю, я могла бы стать еще счастливее. Странно, правда?

— А я? На меня тебе тоже наплевать? — спросила Энни.

— Нет-нет, — торопливо ответила я, — на тебя мне, конечно же, не наплевать, ведь ты моя самая близкая подруга.

Я подошла и обняла ее, но, в общем-то, она была права. На нее мне тоже было наплевать, хоть она и была моей самой близкой подругой. Какое это имеет значение? Все время, пока я утешала ее, у меня в голове крутилась мысль, что готовиться вместе с ней к урокам не отвечало моему представлению об удовольствиях.

В ту пятницу я пошла в клуб одна, несмотря на возражения Энни и Симона, и знаете что? Мне казалось, что я буду умирать от скуки, но этого не случилось. Наоборот, я прекрасно провела время. Прекрасно. Насколько помнится, домой я вернулась часа в два ночи, хотя знала, что мама убьет меня за позднее возвращение и еще за то, что я не позвонила ей, но мне было все равно. Я познакомилась с бандой, и ребята оказались отличными. У меня голова шла кругом, так я веселилась, ну и немножко покурила, а потом полдороги меня провожал парень из банды. Мы ничего не делали, почти ничего, разве что немного потискались — и это было здорово.

— Здорово было. Здорово было! — кричала я во все горло. Я шла одна по улице и кричала что было сил. — Что с моей жизнью? Почему я никогда не живу, как мне хочется?

И у меня уже не было сил остановиться. Я решила сбегать из дома всякий раз, когда у меня будет появляться такое желание. С Симоном я больше не встречалась, хотя любила его; с Энни тоже перестала видеться, хотя она была моей ближайшей подругой. И в школе перестала стараться, хотя мечтала о хорошей работе. Это было прекрасное время, когда меня не покидало ощущение счастья. Можете мне не верить. Но я в самом деле была счастлива, как никогда.

Потом, конечно, стало дерьмово. Все как будто обезумели. Мама решила, что у меня поехала крыша, и насела на папу, чтобы он позвонил и приструнил меня. Дальше — больше, и больше, и больше, словно я взбесившаяся сука и у меня совсем не осталось мозгов. Мама вела себя так, как будто это я на всех нападаю, но на самом деле нападала она. Я же просто была счастлива впервые в жизни или была бы счастлива, если бы мне не мешали. Да и крыша поехала скорее у мамы. Больше всего ее раздражало то, что я перестала слушаться. А мне надоело жить ее жизнью. Теперь я жила своей жизнью, той жизнью, которую сама для себя выбрала. И знаете что? Как раз это оказалось непозволительным. Меня очень быстро просветили.

Скандалили мы из-за всего на свете. И тут у нее пошли долгие милые разговоры по телефону с папой. Это значит, что последние семь-восемь лет они едва обменивались парой слов, а тут объединились, чтобы устроить мне «сладкую» жизнь. Мол, о чем ты думаешь? И так далее, и тому подобное, об оценках, о мальчиках, о гуляниях допоздна, о нежелании отчитываться перед мамой, где я была. А зачем, собственно, отчитываться? Она говорила, что тогда не будет волноваться, но это неправда. Я пыталась ей звонить, просто чтобы доставить ей удовольствие, но от этого скандалы не прекратились. Она все равно орала на меня.

Видели бы вы, что было, когда летом стали известны мои оценки.

— Ох, Сандра! — запричитала мама. — Ты только посмотри! А мы-то рассчитывали совсем на другое! По английскому языку «С», а ведь это был твой любимый предмет.

— Почему был?

— Ну, конечно, если по остальным сплошные «О»! Тут я стала хохотать, как бешеная, хотя мне этого вовсе не хотелось. Признаюсь, оценки разочаровали и меня тоже, но мне было все равно! Несколькими месяцами раньше я дала себе слово, что не буду переживать из-за них. Слишком много времени у меня отнимали удовольствия!

А почему бы и нет? Что такого замечательного в школе? Ну, получишь потом работу, и что? Вы бы поглядели на учителей. Очень они счастливы со своей бесценной работой? У них уж точно из-за стрессов с мозгами не все в порядке. Заговоришь с ними — а им это не нравится. Всю свою жизнь они только и делают, что учат, куда ходить да что делать, и сами это ненавидят. Помню, как наш учитель математики мистер Уэйлс отреагировал, когда один из мальчишек сказал, что хочет стать учителем.

— Не советую, — сказал он. — В наше время это не работа, а каторга. Ничего не успеваешь, правила постоянно меняются. Денег меньше, чем в прежние времена. Многие считают, что работают на износ. Если честно, то не могу советовать работу учителя.

Вот так. А ведь это учительская профессия? Что же тогда все остальное? Могу спорить на что угодно, везде одинаково. Папа тоже обычно стонал из-за своей работы. И все стонут. Часы становятся длиннее, везде боссы, всю жизнь приходится делать, что тебе говорят. Может быть, вам это нравится, а мне — нет. Я думала: и на этот ужас надо угрохать уйму времени. Я же тогда хотела одного, получать от жизни удовольствие, пока могу это делать.

— Всё твои мальчики, — говорила мама и смотрела на меня так, словно я была Великой шлюхой Уитингтон-стрит.

Ради бога, не так уж много у меня было парней. Восемь или девять. Ну, десять, если считать Соппи, которого я не считаю, потому что ужасно напилась в тот раз.

Энни сказала, что я сошла с катушек, потому что у меня разрушилась семья.

— Всё твои мальчики, — фыркнула она.

Представляете? Ну в точности как мама. Всё твои мальчики. На самом деле меня мучало совсем другое. Мне не было дано наслаждаться тем, что я делала. Мне не было дано самой решать, хочу ли я гулять допоздна, баловаться наркотиками, спать с мальчишками. Это происходило, потому что меня расстраивали, доводили до бешенства и так далее. Люди, подобные Энни,