отстранив от власти мачеху и братьев. И все же торжество Софьи не было полным. Стрельцы — вот кто теперь вязал по рукам и ногам новое правительство. Каждый шаг приходилось делать с оглядкой на них. Опьяневшие от крови и безнаказанности, они забыли, кем и чем они были в действительности. Получив статус чуть ли не спасителей царства, они всерьез вознамерились играть самостоятельную роль и диктовать свою волю правительнице. Отчасти царевна была сама повинна в подобной ситуации. Подстрекая бунт, она льстила и превозносила стрельцов, легко уверовавших в свою высокую миссию. Конечно, стрельцы, не имея политической программы, едва ли представляли опасность, но ими могли воспользоваться соперники Софьи.
И в самом деле, охотники потеснить царевну нашлись скоро. В своих целях попытались использовать стрельцов противники церковной реформы Никона. Идея ударить челом государю для восстановления старой веры исходила еще от Аввакума с его пустозерскими соузниками. После их казни в апреле 1682 года эта затея не была забыта. Напротив, наступившая анархия подхлестнула расколоучителей, вселив надежду на благоприятный исход «всенародного челобитья». Казалось, многое тому способствует: растерянность и слабость правительства, открытое сочувствие стрельцов и самого боярина, князя Ивана Андреевича Хованского, который возглавил Стрелецкий приказ после гибели Долгоруких. В свое время гордый боярин был даже бит батогами за приверженность к древнему обряду. С тех пор он стал осторожнее, ходил в никонианскую церковь, но в среде старообрядцев почитался своим.
Именно близкие к староверам стрельцы подали челобитную с требованием «старую православную веру восстановити». На 5 июля был назначен публичный диспут. Любопытно, что Наталья Кирилловна, совсем недавно пострадавшая от стрелецкого буйства, поспешила предупредить стрельцов о возможности ареста их вождей в царских палатах. У придворной борьбы свои правила, и теперь уже вдовствующая царица была не против столкнуть стрельцов с правительницей.
Спор со староверческими вождями состоялся в Грановитой палате в присутствии бояр, духовенства, царевен Софьи Алексеевны, Татьяны Михайловны и царицы Натальи Кирилловны. Вдовая царица была посажена ниже царевен, что должно было показать всем, кто есть кто при московском дворе. Ревнители старины явились в Кремль в сопровождении возбужденного народа, с крестом, Новым Заветом и иконой Страшного суда. Но «пря» — диспут как таковой не получился. Да он и не мог получиться. То был спор глухого со слепым, ведь в действительности никто и не желал слушать друг друга.
Патриарх Иоаким встретил вошедших вопросом: чего они добиваются? Суздальский протопоп, старообрядец Никита Пустосвят гордо ответил: мы пришли бить челом об исправлении веры. Расколоучителя нападали, патриарх защищался, отвергая один их аргумент за другим. Софья решительно поддерживала Иоакима. Расколоучителя в ответ кричали о неодолимости своего богословия. Временами дело доходило до рукоприкладства. Распалившись, Никита Пустосвят полез в драку с холмогорским архиепископом Афанасием, некогда числившимся в рядах старообрядцев.
В подобных прениях чрезвычайно важно общее впечатление. Упорство и страсть инициаторов спора давали им все преимущества. Софья первой уловила опасность и прервала диспут, обвинив Никиту в оскорблении царей, будто бы утративших благочестие. Брошенные в гневе слова много значили — обвинение в столь тяжком проступке давало в руки властей грозное оружие.
Старообрядцы же посчитали такое завершение диспута своей победой. Они выскочили на заполненную народом Соборную площадь с криками «Тако слагайте персты!», «Перепрехом, победихом!» (т. е. переспорили и победили). На самом деле не было ни того, ни другого. Оказалось, что вся сила ушла в разговоры. В полках не нашлось охотников ссориться из-за веры с правительницей. Софья вновь прибегла к тактике уговоров, обещаний и наград, внося раскол в стрелецкую среду. Потому, когда ее люди схватили староверов во главе с Никитой, никто за них не вступился. 11 июля голова неистового Пустосвята скатилась с плахи.
Победа над староверами радовала, но желаемой свободы не приносила. Софья по-прежнему пребывала в зависимости от «надворной пехоты». Ситуация осложнялась трениями Софьи с Хованскими, в первую очередь с князем Иваном Андреевичем. Последние не выдвигали никаких политических проектов — борьба шла за влияние, власть, первенство в думе. У современников Иван Андреевич Хованский заслужил прозвище Тараруй — хвастун, пустомеля. Он и в правду не отличался большим умом, зато был необычайно спесив и упрям. Царь Алексей Михайлович часто выговаривал ему за это и в сердцах прямо называл дураком. Однако и обойтись без него не мог, давая ответственные воеводские должности. Похоже, Тишайшего привлекала в Хованском храбрость. Правда, то была скорее безоглядная храбрость простого воина, чем мудрая отвага полководца. Зато она толкала Хованского к действию, порождала инициативу — черту, редкую для военачальников того времени. За эту чаще всего безответственную инициативу Хованского поляки и шведы не раз жестоко били, но и он не оставался внакладе, даже побеждал, заработав репутацию «человека смелого, внушающего отвагу и другим».
Как всякий авантюрист, Хованский был склонен к простым схемам: все трепещут перед стрельцами, стрельцы прислушиваются к нему, значит, все должны трепетать и считаться с ним. Когда царевна Софья распорядилась отставить одного стрелецкого подполковника, Хованский расшумелся, между тем прежде подобное чинить не смели. В запале Иван Андреевич даже пригрозил, «что еще копьям время не прошло». Скорее всего, про копья говорено было без умысла, для острастки. Если бы про это князь думал всерьез, то, разумеется, язык бы придержал. Но с претензиями неуправляемого Хованского приходилось считаться. Тем более что в думе сидели шестеро Хованских. В глазах придворных Иван Андреевич со стрельцами стал олицетворять смертельно опасную стихию, которая неведомо на кого и когда может обрушиться. Жить же в вечном страхе совсем не хотелось.
Правительница воспользовалась подобными настроениями, чтобы положить конец хованщине. Действовала она коварно и расчетливо. В начале сентября царевна вместе с обоими царями покинула столицу. Это сразу же поставило «надворную пехоту» в невыгодное положение. Почувствовав себя вдали от стрелецких слобод в безопасности, Софья осмелела. Она исподволь стала собирать силы для «очищения… царствующего нашего града Москвы» от мятежников, живущих «во всяком безстрашном самоволстве». Одновременно готовился удар и по Хованскому, оставленному на время отсутствия царей управлять столицей.
В середине сентября якобы для встречи посланца украинского гетмана Самойловича правительница вызвала из Москвы в Троицу Ивана Андреевича с сыном Андреем. Схваченные порознь на Московской дороге, они были обезоружены и привезены в село Вознесенское близ монастыря. Суд был скорый, с загодя заготовленным приговором из семнадцати пунктов. Хованские оказались повинны во множестве преступлений, включая такие «великие и страшные дела… чево не только говорить, и мыслить страшно» (это был намек на династические планы Хованских, связанные с желанием «Московским царством овладеть»). Словом, обвинений для смертного приговора оказалось с избытком. Не мешкая, на площади близ Путевого дворца Хованским снесли головы. Произошло это 17 сентября, в именины Софьи. Так царевна отпраздновала свое двадцатипятилетие, получив самый дорогой «подарок» — головы Хованских.
Гибель Хованских вызвала растерянность среди стрельцов. В страхе перед наказанием они раскрыли арсеналы и втащили на стены пушки — приготовились к осаде. Софья в ответ стала собирать дворянское ополчение. Роли переменились. Стрельцы из спасителей царства превратились в бунтовщиков. Теперь уже не они, а правительство прибегло к языку ультиматума. От «надворной пехоты» потребовали разоружения и полного подчинения, после чего «вины их им будут отданы». Стрельцы капитулировали. В декабре правительница с царями вернулась в Москву. Была перевернута последняя страница в затянувшейся истории с воцарением Петра и его брата Ивана.
Победа была закреплена назначениями, отдавшими власть в руки царевны и ее сторонников. Правой рукой правительницы стал князь Василий Васильевич Голицын. Выдвинулся он еще при царе Федоре Алексеевиче с репутацией западника и реформатора. Самого Голицына нельзя было отнести к ярым сторонникам Милославских. Напротив, с И. М. Милославским у него были натянутые отношения, тогда как с могущественным боярским кланом Долгоруких — родственные и дружественные. Но Софья перетянула боярина на свою сторону. Голицын получил в свое ведение Посольский приказ, став, по определению иноземцев, канцлером — главою правительства. Им же принадлежат восторженные отзывы о князе: умен, образован, речист.
