Но думать о замечательном, единственном в своем роде мне уходящем навсегда и никогда не вернувшемся назад было очень грустно. Трагично, правда. Возможно я должен рассмотреть возможность реинкарнации. Никакого контроля, конечно. Я могу возродиться как навозный жук, или хуже того, как другой монстр вроде меня. И разумеется никто не будет оплакивать меня, особенно если Деб умрет одновременно со мной. Эгоистично, но я надеялся, что уйду первым. Только позволю этому закончиться. Эта шарада продолжалась достаточно долго. Пора её закончить. Возможно так будет лучше.

Тито начал новую песню, очень романтичную, напевая что-то о “Te amo,” и когда я подумал об том, что вполне может быть, что Рита оплачет меня, идиота. И Коди с Астор, своим поврежденным способом, конечно, будут скучать по мне. Так или иначе в последнее время я поднимал полный состав эмоциональных приложений. Как это могло случиться со мной? И разве я не думал почти то же самое совсем недавно, когда висел вверх тормашками под водой в автомобиле Деборы? Почему я в последнее время провожу так много времени, умирая, и не делаю это правильно? Как я слишком хорошо знал, это не так уж и много.

Я услышал как Данко грохочет инструментами на подносе, и повернул голову, чтобы посмотреть. Было все еще довольно трудно шевелиться, но кажется становилось немного легче, и мне удалось сфокусироваться на нем. Он держал большой шприц и приблизился к сержанту Доаксу держа инструмент, как будто хотел, чтобы это заметили и восхищались. “Пора просыпаться, Альберт,” бодро заявил он и вонзил иглу в руку Доакса. Мгновение ничего не происходило; затем Доакс активно задергался и издал ряд замечательных стонов и воплей, а доктор Данко стоял рядом, наблюдая за ним и наслаждаясь моментом, снова подняв шприц.

Глухой стук послышался спереди дома, и Данко обернулся и схватил своё пейнтбольное ружье как раз когда огромная лысая фигура Кайла Чацкого заполнила дверной проём. Как я и боялся, он опирался на костыль и держал оружие, как даже я мог сказать, в потной и неустойчивой руке. “Сукин сын,” сказал он, и доктор Данко выстрелил в него один раз, другой. Чацкий уставился на него, разинув рот, и Данко опустил своё оружие, когда Чацкий начал скользить на пол.

И прямо позади Чацкого, невидимая, пока он резко не упал на пол, стояла моя дорогая сестра Дебора: самое прекрасное что я когда-либо видел, с пистолетом Глок в твердом правом кулаке. Она не сделала паузу чтобы впотеть или назвать имя Данко. Она просто сжала челюсть и выпустила две быстрых пули, которые попали доктору Данко в середину груди и сбили его с ног на отчаяно визжавшего Доакса.

В течение долгой минуты всё было очень тихо и неподвижно, за исключением неустанного Тито Пуэнте. Потом Данко соскользнул со стола, а Деб встала на колени около Чацкого и нащупала пульс. Она подвинула его в более удобное положение, поцеловала в лоб, и наконец повернулась ко мне. «Декс», сказала она. “Ты в порядке?”

“Я буду в полном порядке, сестра,” несколько легкомысленно ответил я, “если ты выключишь эту ужасную музыку.”

Она пересекла комнату к разбитому магнитофону и выдернула штепсель из розетки, смотря вниз на сержанта Доакса во внезапной огромной тишине и пытаясь не показать слишком многого на своём лице. “Мы вытащим вас отсюда, Доакс,” сказала она. “Всё будет хорошо.” Она положила руку на его плечо, когда он зарыдал, а затем внезапно отвернулась ко мне со слезами, текущими по лицу. «Боже», прошептала она, срезая с меня путы. “Доакс помешался.”

Но когда она сорвала последнюю ленту с моего запястья, мне тяжело было сочувствовать Доаксу, потому что я был наконец свободен, абсолютно свободен, от скотча, от Доктора, от оказания одолжений и да, кажется, я наконец-то был свободен и от сержанта Доакса.

Я встал, что далось мне не так легко, как это звучит. Я разминал свои бедные занемевшие конечности, когда Деб вытащила свою рацию, чтобы вызвать наших друзей из полиции Майами-Бич. Я подошел к операционному столу. Это была мелочь, но любопытство – лучшее моё свойство. Я наклонился и взял листок бумаги, приклееный пленкой к краю стола.

Знакомыми, небрежными прописными печатными буквами Данко написал: «ПРЕДАТЕЛЬСТВО». Пять букв были вычеркнуты.

Я посмотрел на Доакса. Он повернулся ко мне, наивно излучая ненависть, которую он никогда не сможет озвучить.

Как видите, иногда действительно бывает счастливый конец.

Вид солнца, поднимающегося из воды в неподвижном субтропическом утре Южной Флориды просто прекрасен. Он еще красивее, когда полная желтая луна, нависающая над противоположной стороной горизонта, медленно выцветает в серебро прежде, чем скользнуть в волны открытого океана и уступить небо солнцу. И этот вид еще прекраснее, когда стоишь напряженно вглядываясь в поисках земли, на палубе двадцатишестифутового пассажирского катера, когда ты стягиваешь последние узлы со своей шеи и рук, усталый, но переполненный и о-такой-наконец-счастливый, после ночной работы, которой так долго ждал.

Скоро я перейду на свою собственную маленькую лодку, привязанную позади на буксире, отброшу канат и вернусь назад в направлении заходящей луны, в сонный дом к совершенно новой жизни женатого человека. А Скопа, позаимствованный мной двадцатишестифутовый пассажирский катер, медленно пойдет в противоположном направлении, к Бимини, в Гольфстрим, огромную безгранично синюю реку, которая так удобно пересекает океан около Майами. Скопа не дойдет до Бимини, не успеет даже пересечь Гольфстрим. Прежде, чем я закрою счастливые глаза в моей уютной кровати, ее двигатели остановятся, затопленные водой, затем лодка медленно заполнится водой, и, вяло покачиваясь в волнах скольнет вниз в бесконечные прозрачные глубины Гольфстрима.

И возможно оно наконец обоснуется где-нибудь дне глубоко под водою посреди скал, затонувших кораблей и гигантских рыбин, и было чудесно думать, что где-то рядом лежит и мягко колеблется в потоке аккуратно упакованный пакет, обгрызенный крабами до костей. Я использовал для Рейкера четыре якоря после обертывания останков веревкой и цепью, и опрятная, бескровная упаковка с двумя ужасными красными ботинками, жестко прикованными цепью к основанию, быстро спустилась с глаз долой, всё кроме одной крошечной капли быстро высыхающей крови на стеклышке в моем кармане. Образец попадёт в коробку на моей полке, прямо позади МакГрегора, Рейкер накормит крабов, и жизнь наконец снова продолжится, в своём счастливом ритме притворства и последующих атак.

А несколько лет спустя я воспитаю Коди и покажу ему все чудеса Ночей Лезвия. Он пока еще слишком молод, но он начнёт с малого: научится планировать, и постепенно пойдет вверх. Гарри научил меня всему, и теперь я обучу этому Коди. И когда-нибудь, возможно, он последует по моим темным стопам и станет новым Темным Мстителем, применяя План Гарри против нового поколения монстров. Жизнь, как я говорю, продолжается.

Я вздохнул, счастливый, довольный и готовый ко всему. Как красиво. Луна закатилась, и солнце начало сжигать прохладу утра. Пора домой.

Я ступил в свою лодку, завел двигатель, и отбросил буксировочный канат. Затем я развернул свою лодку и последовал за лунной дорожкой к своей постели.

В оригинале OGA means 'Other Government Agency'.