способностям учеников способно ускорить процесс обучения, обеспечив им мотивацию, но не до такой же степени! Глод ведь все желание учиться рубит на корню! Оказывается, сволочью он является не только за пределами Академии, но и непосредственно на своем рабочем месте.
Словно ощутив, что я думаю о нем, мастер повернулся и ткнул в меня пальцем:
— Ты! Быстро расположи типы экстиавальных плетений по их энергозатратности!
— Прошу прощения, мастер, но я не могу этого сделать, — ответил я.
Глод разве что руки от радости не стал потирать. Он быстро подошел ко мне и ехидно осведомился:
— А почему, собственно? Уж не потому ли, что ты осмелился не явиться на мое прошлое занятие?
— У меня была очень уважительная причина — я отбывал наказание в карцере, — попытался оправдаться я, вот только Глоду это было до лампочки.
— Меня это не волнует! Если ты прогулял одно занятие, то должен был не только выучить все то, что следовало, но и явиться ко мне с нижайшей просьбой разрешить тебе присутствовать на следующем. Почему ты этого не сделал?
Я начал закипать, но постарался ответить вежливо и культурно:
— Потому что я не видел в этом смысла. О факте моего пребывания в карцере была осведомлена вся Академия, и я полагаю, что вы также были в курсе. Кроме того, я не знал особенностей вашей методики преподавания и совершенно не предполагал, что, отбывая наказание, неумышленно пропустил ваше занятие. Так что могу лишь заверить вас, что к следующему уроку постараюсь восполнить досадный пробел в своих знаниях.
— Не знал, не предполагал… — передразнил меня Глод. — Меня это совсем не интересует, потому что я не желаю видеть тебя на своем занятии. Мало того, что ты осмелился явиться неподготовленным, так еще и ведешь себя в полной мере оскорбительно и вызывающе. Встать, когда со мной разговариваешь!
Я неторопливо поднялся. Весь мой гнев куда-то испарился, потому что я понял, отчего Глод так себя ведет. Судя по всему, никакого уважения остальные преподаватели к нему не испытывают, поэтому он с лихвой отрывается на адептах, вымещая на них все свое презрение, ненависть к окружающим и жажду признания. Смешно сказать, похоже, что мастер избрал простейший путь и пытается страхом завоевать себе уважение и ужасно злиться от того, что это у него не получается. На такого даже смешно было растрачивать свои эмоции, потому что он вызывал у меня только презрение. Надо же, пытаться самоутвердиться, оскорбляя тех, кто не может ответить! На это много ума не нужно. Наверное, Глод ощутил, что я его совершенно не желаю бояться, поэтому рявкнул:
— Пошел вон! И чтобы на следующее занятие пришел подготовленным!
Но я не собирался так просто сдаваться. Я вообще-то деньги заплатил, чтобы получить необходимые знания, а кроме того не желал терпеть над собой дальнейших издевательств Глода, поэтому решил поставить мастера на место раз и навсегда:
— А вам не кажется это глупым? Ведь если я пропущу и это занятие, то не буду знать, как именно мне готовиться к следующему. А тогда, судя по вашей реакции, мне придется покинуть и его.
— Что?! — взревел Глод. — Глупым? А ты не считаешь, что это откровенное хамство, за которое может последовать наказание? Или тебе так понравилось в карцере, что ты жаждешь в него вернуться?
— Нет, я так не считаю, — твердо ответил я.
— Ого, какие мы смелые! Не беспокойтесь, я найду способ укротить твой бунтарский характер. Одна моя жалоба, и ты будешь весь цикл убирать территорию Академии!
— Жалоба на что? — иронично уточнил я. — На то, что сидел в карцере? Так я очутился там не по своему желанию. Или на то, что не желаю пропускать занятие? Так ведь я пришел сюда учиться и это не мои проблемы, что наши желания в этом не совпадают.
Глод побагровел от гнева, но прошипел:
— Ты хочешь знать, на что? На неуважение к своему преподавателю!
Да, это обвинение весьма серьезное, но я знал, как сбить спесь с мастера и просто продемонстрировал свои острые зубки:
— А разве я хоть как-то проявил к вам неуважение? Нет, я никого не оскорблял, не демонстрировал излишнего высокомерия и придерживался вежливого тона, в отличие от вас. Но если вы настаиваете, мы можем прямо сейчас вместе отправиться к милорду ректору и поинтересоваться у него, как же расценивать подобную ситуацию? Как неуважение или пренебрежение обязанностями преподавателя?
У Глода запылали даже уши, а его взгляд, казалось, мог прожечь бетон. Но я спокойно выдержал его, показав, что от своих слов отступать не намерен. Я надеялся, что мастер еще сохранил остатки мозгов, поэтому мог понять — таким способом меня не обломать. Ведь ректор сам зачислил меня на второй цикл, сам явился инициатором созыва приемной комиссии и наверняка имеет на новичка большие планы, поэтому скорее всего даже не будет рассматривать голословную жалобу Глода. Так что если мастер попытается устроить скандал — точно потеряет последнее уважение окружающих. Нет, у него еще оставался вариант вызова, но и в таком случае без объяснения с ректором не обойтись.
Мои надежды оправдались, Глод наверняка представил себе все последствия своих действий, потому что лишь прошипел мне в ответ:
— Прикинулся примерным учеником? Любимчиком Фалиано? Но знай — я тебя насквозь вижу!
— Рад за ваше зрение, — ехидно заметил я, вызвав еле слышные смешки в аудитории.
— А ну, молчать всем! — рявкнул мастер, повернувшись к остальным. — Развели тут балаган! Тупоголовые коровы, помесь выдры со свиньей! Посмотрим, как у вас получится сдать экзамен в конце цикла!.. Сесть!
Я опустился на свой стул и принялся наблюдать, как Глод мечется по аудитории. Было видно, что после выплескивания своей злости на адептов ему немного полегчало. Посверкав еще немного своими выпученными глазами по сторонам, мастер приказал:
— Всем приготовиться, я начинаю объяснение сегодняшней темы!
Адепты облегченно выдохнули и достали из карманов небольшие томики с тонкими черными палочками. Это были записные книжки и нечто вроде карандашей. Последние, разумеется, оказались не привычного мне вида, а напоминали толстые графитные или угольные стержни. Видимо, магические фломастеры для переноски в кармане предназначены не были, или же адептам по статусу не полагались. У меня не было ничего, поэтому я только расселся на стуле поудобнее и принялся слушать Глода. Вот только смысл его лекции от меня ускользал далеко-далеко и напоминал ту тарабарщину, которую я пытался прочитать в книгах Темного мага. Речь мастера изобиловала специальными магическими терминами и была неподвластна моему пониманию, однако старательно запоминалась. Это мне очень помогло, потому что вскоре Глод заметил, что я не спешу записывать его мудрые изречения и, прервавшись, попросил повторить, что он только что сказал. Но после того как я слово в слово воспроизвел последнюю минуту лекции, ехидно закончив ее словами: 'Ты! Что я сейчас сказал?!', мастер больше не пытался мне досаждать.
Время тянулось неспешно, лекция была длинной и адепты уже начали тяжело вздыхать украдкой, а я определил, что Глод заведовал в Академии теорией магии. Утвердился я в этой мысли, когда мастер стал перечислять все те книги, которые нам было необходимо прочитать к следующему занятию. Судя по объему литературы, оно должно было наступить месяца через два. Ну а закончилось все очень скучно. Глод не стал демонстрировать нам никаких плетений, а только обозвал еще раз напоследок и пообещал, что половина здесь присутствующих не попадет на следующий цикл. Когда же он приказал всем проваливать с глаз долой, то повернулся ко мне и попросил задержаться. Именно попросил, так что некоторые сокурсники, уходя, бросали на меня весьма уважительные взгляды.
— Слушай меня, бунтарь, — сказал Глод, когда мы остались с ним наедине. — Ты считаешь себя самым умным, имеешь наглость возражать мне и дерзить. Думаешь, что раз заплатил за обучение, то тебя тут должны холить и лелеять? Так вот, это не так! Можешь ходить на все мои занятия, можешь жаловаться ректору, можешь делать все, что пожелаешь, но я обещаю — экзамен ты не сдашь! И даже если к концу цикла проползешь ко мне на коленях, то все равно тебе придется примириться с мыслью об исключении!