Калавун улыбнулся мальчику:
— Я уверен, ты хорошо справишься сам.
— Нет! — Барака снова надул губы. — Потому что уроки Синджара глупые.
— Он хороший учитель, — мягко проговорил Калавун. — Тебе нужно его ценить. Он учил меня арабскому, когда я только попал в армию мамлюков.
Барака отпустил руку Калавуна и уныло уставился в пол. Но вскоре снова оживился.
— Ты обещал меня взять на охоту!
— Только если, — Калавун бросил взгляд на Бейбарса, — позволит твой отец.
— Пожалуйста, отец, — взмолился Барака.
— Возьми свои пергаменты и отправляйся к Синджару. Закончи с ним. Я хочу поговорить с Калавуном.
Барака быстро собрал пергаменты с задачами и направился к двери.
— Ты забыл перо, — окликнул его Калавун.
— Слуги принесут другое, — ответил Барака. — Они для того здесь и нужны.
Калавун проводил его взглядом, затем повернулся к Бейбарсу:
— Зачем ты призвал меня, мой повелитель?
Бейбарс устало поднялся с кресла.
— Кажется, мой сын любит тебя больше, чем меня. — Он направился к большому сундуку, открыл крышку, извлек серебряный футляр для свитков.
— Меня ему любить легче, мой повелитель. Ведь я не могу быть с ним строгим.
Бейбарс протянул футляр Калавуну и сел.
Эмир извлек свиток, начал читать.
— Франки предлагают перемирие. — Он оторвал глаза от пергамента. — Когда ты это получил?
— Вчера.
— Сказал кому-нибудь?
Бейбарс отрицательно покачал головой:
— Тебе первому.
— Подписано королем Киликии.
— Да. Узнав о намерении принца Эдуарда, Шарль де Анжу предлагает посредничество между мной и франками. Думаю, он надеется на наши прежние добрые отношения.
— Им много не нужно, — сказал Калавун, продолжая просматривать письмо. — Только бы удержать то, что осталось.
— Пусть уберутся домой, тогда и война закончится. А то лезут ко мне со всякими перемириями.
Калавун помолчал.
— Мы отобрали у франков большую часть земель, и с нынешним войском они не могут нам угрожать. По крайней мере в обозримом будущем. Монголы много опаснее. Даже если франки замышляют временное перемирие, все равно нам выгодно его принять.
— Я не желаю с ними мира, — тихо проговорил Бейбарс. — Я говорил Омару, что нам никогда не очиститься от западной скверны, если мы будем с ними любезничать, как в свое время Саладин. — Он направился к окну.
— Иногда для блага наших людей надо идти на уступки, — сказал Калавун. — Иначе придется воевать и с франками, и с монголами. Франки сейчас слабы и предлагают нам передышку. Давай используем эту возможность.
— Наверное, ты прав, — пробормотал Бейбарс, — но с тех пор, как Омар… — Он закрыл глаза. — С тех пор, как он погиб, я не могу думать ни о чем другом.
Бейбарс похоронил друга шесть месяцев назад. Трупы двух ассасинов сожгли вместе с тележкой. Настоящих лицедеев, которые должны были выступать на печально окончившемся празднике, вскоре нашли мертвыми в одном из городских домов. Тела лицедеев почти полностью разложились, значит, их убили давно. За это время ассасины успели подготовиться к представлению. Бейбарс жестоко расправился с укрывшимися в горах ассасинами, но это не могло заполнить пустоту в душе, возникшую после ухода Омара. Со временем она ощущалась все больнее. Иногда он вдруг приказывал призвать Омара, и слуги заикаясь напоминали султану, что его приближенный умер.
— Я только сейчас осознал, как нуждался в нем. — Бейбарс открыл глаза. — Мне так не хватает его советов.
— Как ты думаешь, мой повелитель, что предложил бы тебе Омар, если бы он был здесь? — спросил Калавун.
Бейбарс слегка улыбнулся:
— Омар бы посоветовал мне согласиться на перемирие. Он был воин, но в душе войну ненавидел. Пытался это от меня скрыть, но я все видел на его лице. — Султан перестал улыбаться. — А ты, Калавун, предложишь мне то же самое?
— Предложу, мой повелитель.
Бейбарс помолчал. Потом отвернулся от окна.
— Так тому и быть. Отправь франкам в Акру послание с моим согласием. Я дарую им мир. На время.
В этот вечер Бейбарс опять отправился в город в темном плаще и тюрбане. На этот раз за ним на почтительном расстоянии следовали два воина из полка Бари. С факелами.
Достигнув амбара, он приказал им оставаться снаружи. В последнее время сюда начали наведываться дети. Рисовали на полу древесным углем, разбрасывали лепестки роз. Сегодня он цветов ей не принес, а просто опустился на колени с пустыми руками. Закрыл глаза и представил ее такой, как тридцать лет назад. Время и войны его возлюбленную не коснулись. Ей по-прежнему шестнадцать, и так будет всегда: нежное гладкое лицо без единой морщинки, черные блестящие волосы. Он нарубил в амбаре дров, а потом она смеясь плескала воду из кувшина на его голую грудь, недавно исполосованную хлыстом. Он тоже смеялся, пока не увидел тень в дверном проеме. Неизвестно, сколько времени хозяин стоял вот так, наблюдая за ними.
Бейбарс открыл глаза. Но перед ними еще какое-то время маячил красный крест на белой рыцарской мантии. Он впечатался в его память, как клеймо. Бейбарс провел пальцем по губам, затем прижал их к земле.
— Я должен отдохнуть, любимая, прежде чем закончу начатое. Я устал. Очень устал.
Он застыл в этой позе на какое-то время, затем поднялся и вышел. Глянул на воинов:
— Сожгите амбар.
Султан Бейбарс наклонился сорвать с куста цветок розы и пошел прочь. Сзади начало разгораться пламя.
46
Уилл застал Эврара, как всегда, за рабочим столом. Сейчас капеллан, прищурив подслеповатые глаза и наморщив шишковатый лоб, точил гусиное перо.
— Принес? — спросил он, не поднимая головы.
Уилл положил на стол кожаный кошель. Эврар в последний раз двинул ножом и отложил перо. Раздвинул мягкие кожаные складки кошеля. На солнце засияли камни — киноварь, агат, малахит, лазурит.
— Красиво. С ними чернила не выцветут и через тысячу лет. — Эврар закрыл кошель, посмотрел на Уилла. — Завтра я растолку их в порошок. Спасибо. Сам я на рынок пойти не могу. — С трудом поднявшись, он прошел к шкафу положить кошель. — В последние дни едва нахожу силы встать с постели.
