Иржи, ты, наверное, не понял меня. Я совсем не хотела.
— Ладно, — отрезал он. — Я сказал, что подумаю.
Молния ненависти сверкнула в глазах Ружены, но она закусила губу, опустила голову и вышла.
Назавтра к Иржи явился новый посетитель — муж Тильды, неуклюжий, краснолицый, застенчивый человек, с выражением какой-то собачьей покорности в лице и фигуре. Иржи был вне себя от стыда и злости и даже не сел, чтобы не предлагать сесть гостю.
— Что вам угодно? — спросил он безразличным, чиновничьим голосом.
Неуклюжий человек вздрогнул и с трудом проговорил:
— Я… я… то есть Тильда… посылает вам документы, которые вы просили… — Он стал лихорадочно шарить по карманам.
— Ничего я не просил! — Иржи отмахнулся.
Настала мучительная пауза.
— Тильда писала вам, шурин… — начал несчастный фабрикант, покраснев еще больше, — что наше предприятие… в общем… если вы захотите войти в долю…
Иржи упорно молчал, не желая выручать зятя.
— Собственно говоря… положение не такое уж плохое. Если бы вы захотели участвовать… короче говоря… у нашего дела есть будущее… и вы… как совладелец…
Дверь тихо отворилась — на пороге стояла Ружена. Она остолбенела, увидев мужа Тильды.
— В чем дело? — резко спросил Иржи.
— Иржи… — прошептала Ружена.
— У меня гость, — отрезал Иржи и повернулся к зятю. — Пожалуйста, продолжайте.
Ружена не шевелилась. Муж Тильды обливался потом от стыда и страха.
— Вот… пожалуйста… эти бумаги… письма от ее мужа и другие… перехваченные…
Ружена ухватилась за косяк.
— Покажите, — сказал Иржи и взял письма, словно собираясь просмотреть их, но скомкал в руке и протянул Ружене.
— На, возьми, — сказал он со злой усмешкой. — А теперь извини. И в банк за процентами больше не ходи. Не получишь.
Ружена молча отступила, лицо у нее стало пепельным. Иржи закрыл за ней дверь и сказал хрипло:
— Итак, вы говорили о вашем заводе.
— Да, у него самые лучше перспективы… и если бы нашелся капитал… пока что, разумеется, без процентов…
— Слушайте, — бесцеременно прервал его Иржи, — мне известно, что вы сами довели завод до краха. У меня есть сведения, что вы неосторожный и даже… даже не деловой человек.
— Я бы… я бы так старался… — бормотал зять, собачьими глазами глядя на Иржи, избегавшего его взгляда.
— Как же я могу вам доверять? — Иржи пожал плечами.
— Уверяю вас, что я высоко ценил бы ваше доверие… и всячески стремился бы… У нас дети, шурин!
Сердце Иржи сжалось от страшной, мучительной жалости.
— Приходите… через год! — закончил он последним усилием воли.
— Через год… о, боже! — вздохнул Тильдин муж, и в его потухших глазах показались слезы.
— Прощайте, — заключил Иржи, протягивая ему руку. Зять, не замечая ее, пошел к выходу и, натыкаясь на стулья, нащупал ручку двери.
— Прощайте… — надломленным голосом сказал он с порога, — и… спасибо вам.
Иржи остался один. Неимоверная слабость охватила его, пот выступил на лбу. Он собрал бумаги, все еще разложенные на столе, и позвал квартирохозяйку. Когда она вошла, он расхаживал по комнате, держа руку у сердца, и уже не помнил, что хотел сказать.
— Погодите, — воскликнул он, когда она уходила. — Если сегодня или завтра… или вообще когда- нибудь придет… моя сестра Ружена, скажите ей, что я нездоров и просил к себе никого не пускать.
Он лег на свою ветхую кушетку и уставился на новую паутину, которая появилась в углу у него над головой.
Рассказы из одного кармана[194]
Голубая хризантема
— Я расскажу вам, — сказал старый Фулинус, — как появилась на свет «Клара». Жил я в ту пору в Лубенце и разбивал парк в имении князя Лихтенберга. Старый князь, сударь, знал толк в садоводстве. Он выписывал из Англии, от Вейча, целые деревья и одних луковиц тюльпанов заказал в Голландии семнадцать тысяч. Но это так, между прочим. Так вот, однажды в воскресенье иду я по улице и встречаю юродивую Клару, глухонемую дурочку, которая вечно заливается блаженным смехом. Не знаете ли вы, почему юродивые всегда так счастливы? Я хотел обойти ее стороной, чтобы не полезла целоваться, и вдруг увидел в лапах у нее букет: укроп и какие-то еще сорняки, а среди них, знаете что?.. Немало я на своем веку цветов видел, но тут меня чуть удар не хватил: в букетике у этой помешанной была махровая
Клара радостно замычала и сует мне этот самый букет. Я дал ей крону и показываю на хризантему.
— Где ты взяла ее, Клара?
Клара радостно кудахчет и хохочет. Больше я ничего от нее не добился. Кричу, показываю на хризантему — хоть бы что. Знай лезет обниматься.
Побежал я с этой драгоценной хризантемой к старому князю.
— Ваше сиятельство, они растут где-то тут, совсем рядом. Давайте искать.
Старый князь тотчас велел запрягать и сказал, что мы возьмем с собой Клару. А Клара тем временем куда-то исчезла, будто провалилась. Стоим мы около коляски и ругаемся на чем свет стоит — князь-то прежде служил в драгунах. Примерно через час — мы уж и ждать перестали — прибегает Клара с высунутым языком и протягивает мне целый букет голубых хризантем, только что сорванных. Князь сует ей сто крон, а Клара от обиды давай реветь. Она, бедняжка, никогда не видела сотенной бумажки. Пришлось мне дать ей одну крону. Тогда она успокоилась, стала визжать и пританцовывать, а мы посадили ее на козлы, показали ей на хризантемы: ну, Клара, куда ехать?
Клара на козлах прямо визжала от удовольствия. Вы себе не представляете, как злился почтенный кучер, которому пришлось сидеть рядом с ней. Лошади шарахались от визга и кудахтанья Клары, в общем, чертовская была поездка. Так вот, едем мы этак часа полтора. Наконец я не выдержал.
