Тони (вскакивает и старается вырвать у него листок). Дай сюда! Я знаю, что у меня ничего не вышло! Пусти, я сожгу!

Петр. Да подожди! Я спрашиваю совершенно серьезно. Не валяй дурака, Тони! Кстати, стихи далеко не так плохи.

Тони. Нет, в самом деле?

Петр (читает про себя). Кроме шуток. Звучит, право, недурно, юный Арион!

Тони. Тогда ты должен сам догадаться, кто эта незнакомка.

Петр. Ты воспеваешь… смерть? (Возвращает ему стихи.)

Тони. Зачем же ты спрашиваешь, если понял сам?

Петр. Я просто удивляюсь, что ты так страстно призываешь смерть. Ведь ты еще совсем мальчишка!

Корнель (чистит винтовку на письменном столе). Именно потому, что мальчишка. У Тони — мировая скорбь. «О прекрасная незнакомка, утоли мою печаль!» А я решительно не понимаю, что может быть прекрасного в смерти? Разве только…

Петр. Разве только — когда есть за что умереть. Так ведь?

Корнель. Правильно! Золотые слова, Петршичек! Например, за вашу черную тряпку на шесте! Смерть на баррикадах — не иначе! Дешевле наш Петр не уступит. Трах-тара-рах!

Тони (чуть не плача). Перестаньте! Опять вы поссоритесь!

Петр (усаживается за шахматную доску). Не будем, не будем, малыш. По крайней мере, я не собираюсь. Стану я обращать внимание на то, что говорит это дряхлое, озлобленное, ретроградное ископаемое! Ничего не поделаешь, он родился на полчаса раньше меня. И как раз тут прошла граница между поколениями, понимаешь? Но колесо истории остановить нельзя! Уже слышны шаги нового поколения, родившегося на полчаса позже… (Делает ход на шахматной доске.) Н-да, дэ пять… дэ пять. Нет, пожалуй, если ходить, как думал папа, ничего не выйдет. (Ставит фигуру обратно.)

Корнель. А мне ты свои стихи не покажешь, Тони?

Тони. Сначала мне надо отшлифовать их как следует.

Корнель (вытирает пальцы паклей). Оставь, как есть. Чем больше что-нибудь переделываешь, тем хуже получается.

Тони (протягивает ему листок бумаги). Но ты не станешь меня вышучивать, Корнель?

Петр (склонившись над шахматной доской). Будь спокоен, Корнель шутить не любит. Он только проверит, нет ли там у тебя каких-нибудь разрушительных тенденций, например — свободного стиха…

Тони. Да нет же, это написано обыкновенным стихом!

Петр. Твое счастье, Тони. Иначе Корнель объявил бы тебя государственным изменником и большевиком. Ты не должен заниматься ниспровержением основ. Предоставь это мне. В нашей семье обязанности пугала исполняю я… А что, если пойти этим слоном? (Отрицательно качает головой.) Нет, тогда я обнажил бы свою грудь и белые нанесли бы мне удар прямо в сердце. Стоп!.. «Но вот прекрасная приходит незнакомка…»

Тони. Не мешай Корнелю читать!

Петр. Прости, я не заметил, что рассуждаю вслух. До чего доводит человека ораторский талант!

Корнель (возвращает стихи). Ужасно!

Тони. Так плохо?

Корнель. Просто возмутительно! Петр, из этого мальчишки выйдет поэт!.. В таком почтенном офицерском семействе… Как ты думаешь, не всыпать ли ему как следует?

Тони (ликуя). Нет, скажи, они в самом деле тебе нравятся?

Корнель (треплет ему волосы). Тебе придется еще поучиться. Но смерть оставь в покое! Это не по твоей части — не для маменькина сынка. Можно прекрасно сочинять стихи и о жизни…

Тони. Так, по-твоему, мне стоит продолжать?..

Корнель (снова берется за винтовку). Да… как тебе сказать… В нашей семье ведь каждый на свой образец. Такая уж злосчастная семейка!

Петр. Ты знаешь, что наш Иржи намерен поставить сегодня рекорд?

Корнель (отрывается от винтовки). Кто тебе сказал?

Петр. Тони. Иржи просил его помахать ему рукой на счастье.

Тони. Ай-ай-ай, я совсем забыл! (Поспешно машет рукой.)

Корнель (высовывается в окно). Погода прекрасная. А если к этому немного удачи…

Тони. Какой это рекорд?

Петр. Высотный.

Корнель. И притом с грузом… (Снова склоняется над винтовкой.)

Тони. Изумительное, должно быть, чувство… Летать так высоко. Крушить в поднебесье, где нет ничего, кроме лазури, и при этом петь: «Все выше и выше!»

Петр. Прежде всего, братец, там невероятно мерзнут руки.

Корнель. Держу пари, что рано или поздно Иржи поставит этот рекорд. Наш Иржи пошел в отца.

Тони. Чем?

Петр (не отрываясь от шахмат). Отвагой.

Корнель (продолжая возиться с винтовкой). Дисциплинированностью, Петр.

Тони. Вы, по крайней мере, хоть знали отца, а я… Скажите мне, наш Ондра тоже был такой, как отец?

Корнель. Тоже. Поэтому он и погиб.

Тони. А ты?

Корнель. Я стараюсь, Тони. Делаю, что могу.

Тони. А Петр?

Корнель. Ну, этот прилагает все усилия к тому, чтобы как можно меньше походить на него.

Петр. Я? Друг мой, я прилагаю все усилия к тому, чтобы решить до конца его шахматную задачу.

Корнель. Да, разве вот только это. А в остальном… Бедный папа, наверно, только руками бы развел. Кавалерийский офицер, майор, а сын, изволите видеть, хочет весь мир перевернуть. Форменная семейная драма… Отчего это папины винтовки так ржавеют?

Петр. Не верь ему, братец. Отец всегда был с теми, кто шел вперед. И в этом отношении я весь в него. (Делает ход на шахматной доске.) Итак, черная пешка ходит на эф четыре. Белые вынуждены защищаться.

Корнель. Белые вынуждены защищаться? Покажи-ка! (Подходит к столику.)

Петр. Черные идут в атаку. Белые отступают.

Корнель (нагнувшись над доской). Нет, постой, это не годится. Отец хотел пойти тем конем на дэ пять.