повысил голос. — Я — только слуга народа. Мой народ не желает торговать, когда торговля отравлена красно-золотыми мантиями.

Мэллоу весь подобрался.

— Вас принуждали к религии?

— На деле к этому все шло. Вы ведь конечно помните Асконийское дело, двадцать лет тому назад. Сначала было продано несколько ваших приборов, а потом ваши люди потребовали полную свободу действий миссионерам, чтобы управлять этими приборами, затем были воздвигнуты храмы. Далее произошло основание религиозных школ, требование автономных прав для жрецов церкви — и каков результат? Сейчас Аскония является членом системы Основания и сам Великий Мастер не может назвать своего собственного нижнего белья своим. О, нет! Нет! Самоуважение нашего независимого народа никогда не потеряет этого.

— Но не собираюсь вам ничего такого предлагать, — прервал его Мэллоу.

— Нет?

— Нет. Я — Главный Торговец. Моя религия — деньги. Весь этот мистицизм и миссионерские фокусы меня только раздражают, и я рад, что вы отказываетесь иметь дело со всеми этими священниками. Так вы мне больше по душе.

Смех Комдора был пронзителен и нервен.

— Хорошо сказано! Основанию следовало прислать такого человека, как вы, намного раньше.

Он по-дружески положил руку на покатое плечо торговца.

— Но послушайте, вы сказали мне только половину. Я понял только, что вам не по душе. А теперь скажите, что вы хотите взамен.

— Единственное, чего я хочу, Комдор, это чтобы ваши сундуки ломились от неслыханных богатств.

— Вот как?

Он фыркнул носом.

— Но для чего мне все эти богатства? Настоящую цену имеет только любовь твоего народа. Это у меня есть.

— Но ведь вы можете иметь и то, и другое, потому что еще никто не запрещал собирать золото одной рукой, а любовь — другой.

— Ну-ну, молодой человек, это был бы, конечно, интересный феномен, если бы он был возможен. Как вы себе это представляете?

— О, существует много способов. Трудность скорее представляет их выбор. Давайте посмотрим. Ну, например, предметы роскоши. Вот это, скажем…

Мэллоу вытащил из внутреннего кармана плоскую цепочку из полированного металла.

— Взгляните.

— Что это такое?

— Словами не скажешь. У вас здесь есть поблизости какая-нибудь девушка? Абсолютно любая, лишь бы она была молода, и зеркало во весь рост?

— Г-м-м… Ну что ж, зайдемте в дом.

Комдор называл свое жилище домом. Население, несомненно, называло его дворцом. Для зорких глаз Мэллоу оно очень смахивало на крепость. Здание было выстроено на возвышенности, откуда открывался вид на столицу. Ее толстые стены были укреплены арматурой. Все подходы к нему охранялись, и сама архитектура делала его еще более непреступным. Как раз такой дом, в котором должен был жить всеми любимый Комдор.

Перед ними стояла молодая девушка. Она низко поклонилась Комдору, который сказал:

— Это одна из служанок. Она подойдет?

— Превосходно!

Комдор внимательно наблюдал, как Мэллоу застегивал цепочку вокруг пояса девушки. Потом торговец отступил на шаг.

Комдор в очередной раз фыркнул. — И это все? — Не задернете ли вы занавеску, Комдор? Милая девушка, рядом с застежкой находится небольшой рычажок. Будьте любезны, передвиньте его вверх. Да не бойтесь, это вам не повредит.

Девушка сделала то, что ей было велено, задержала дыхание и посмотрела на свои руки. От изумления у нее сперло дыхание.

— Ох! — только и вымолвила она.

От пояса и выше она была окружена бледным сверкающим сиянием, заканчивающимся короной жидкого огня над головой. Казалось, кто-то снял зарю с неба и подарил ее своей любимой.

Девушка остановилась около зеркала и уставилась на него с восхищением. — Держите-ка, — сказал Мелой, протягивая ей ожерелье из серых камешков.

— Наденьте себе на шею. Она послушно застегнула ожерелье у себя на груди, и каждый камешек, соприкасаясь с люминесцентным полем, засверкал алыми и золотыми цветами.

— Как вам нравится? — спросил у нее Мэллоу.

Девушка не ответила, но в ее глазах застыло восхищение. Комдор сделал движение рукой, и она неохотно опустила рычажок пояса вниз. Сияние погасло. Она ушла, но воспоминаний у нее хватит на всю жизнь.

— Все это ваше, Комдор, — Сказал Мэллоу, — для вашей жены. Считайте это небольшим подарком Основания.

— Гм-м-м…

Он повертел цепочку и ожерелье в руках, как будто взвешивая.

— Как вы это делаете?

Мэллоу пожал плечами.

— Это вопрос для наших технических экспертов. Но это будет работать, заметьте, без всяких священников.

— Да, но в конце концов это не более, чем женская безделушка. Что с ней можно сделать? Как на ней можно заработать?

— Вы ведь, конечно, устраиваете балы, приемы, банкеты или что-нибудь в этом роде?

— О, да.

— Понимаете ли вы, сколько заплатит женщина за такую драгоценность? Десять тысяч, как минимум.

Казалось, ударь сейчас посередине дворца молния, Комдор бы не был так поражен.

— Ах!

— А так как энергетический блок не выдержит более шести месяцев, то потребуются частые замены. Теперь о деле: Мы можем продавать столько таких безделушек, сколько вы захотите, всего по одной тысяче, только заплатите нам кованым железом. Вот вам и девятьсот процентов прибыли.

Комдор схватил себя за бороду и весь, казалось, погрузился в вычисления.

— Великая Галактика! Да вдовушки просто передерутся из-за них! Я буду продавать в небольшом количестве и пусть устраивают аукцион. Конечно, им не следует знать, что это я лично…

Мэллоу быстро перебил его.

— Мы можем предоставить вам целый список приборов, находящихся в трюме моего звездолета. У нас есть электрические плиты, которые за две минуты поджарят вам бифштекс так, что он будет таять во рту. У нас есть ножи, которые никогда не надо точить. Наши стиральные машины работают автоматически и беспрерывно, когда вам надо что-нибудь постирать, так же как и посудомойки, полотеры, пылесосы, и вообще все, что вы пожелаете. Подумайте о своей популярности, которая начнет возрастать, если вы сделаете все эти приборы доступными для широкой публики. Подумайте о всевозрастающем количестве товаров, когда они станут монополией правительства с девятисотпроцентным барышом. Они будут готовы заплатить сколько угодно и им совсем необязательно знать, за какую сумму вы сами это купили. И заметьте, ни один из моих приборов не требует никакого религиозного наблюдения. Все будут счастливы.

— Кроме вас, как мне кажется. А что вы будете с этого иметь?