шевелил губами, когда думал.
Таким образом, это не могло быть сном. Скорее всего, во всем было виновато солнце.
В его голове раздавался голос Ома. Черепашка говорила так, словно поддерживала разговор с некими людьми, слышать которых Брута не мог.
— Мои!
— Уходи.
—
— Мои!
— Оба!
—
Брута повернул голову.
Черепашка стояла меж двух камней, вытянув шею и раскачиваясь. Был слышен еще какой-то звук, похожий на комариный писк… и звучали обещания.
Они мелькали мимо… что-то говорившие ему лица, формы, видения величия, мгновения блестящих возможностей, они подхватывали его, возносили над миром все выше и выше, все это принадлежало ему, он мог все, нужно лишь поверить в
Перед ним появилась картинка. На соседнем камне лежал жареный поросенок, окруженный фруктами, а рядом стояла кружка пива, настолько холодного, что ее стенки покрылись инеем.
—
Брута мигнул. Голоса мигом исчезли. И еда вместе с ними.
Он мигнул еще раз.
Сохранялись лишь какие-то остаточные изображения, он их не видел, а скорее чувствовал. Несмотря на идеальную память, Брута не помнил, что говорили голоса и какие еще картинки ему являлись. В памяти остались только жареная свинина и пиво.
— Это потому, — тихо промолвил Ом, — что они не знают, чем тебя соблазнить. Поэтому предлагают все подряд. Как правило, все начинается с видений еды и плотских наслаждений.
— Пока мы дошли только до еды, — сказал Брута.
— Хорошо, что я их поборол, — кивнул Ом. — С таким молодым и неопытным человеком, как ты, можно многое сотворить.
Брута приподнялся на локтях.
Ворбис не пошевелился.
— До него они тоже пытаются добраться?
— Полагаю, что да. Но не получится. Ничто не входит, ничто не выходит. Никогда не видел такого замкнутого на себя разума.
— Они вернутся?
— О да. Делать им все равно нечего.
— Когда вернутся, — попросил Брута, чувствуя легкое головокружение, — подожди, пока мне не покажут плотские наслаждения.
— Ай-яй-яй.
— Брат Нюмрод относился к ним крайне отрицательно. Но я думаю, врага лучше знать в лицо, а?
Голос Бруты перешел в хрип.
— Впрочем, с меня хватит и видения какого-нибудь прохладительного напитка, — устало произнес он.
Тени были длинными. Он с удивлением осмотрелся.
— И долго они здесь болтаются?
— Весь день. Настойчивые твари. Налетели как мухи.
Почему, Брута узнал на закате.
Он встретил святого Когтея, отшельника и друга всех мелких богов.
— Так-так-так, — промолвил святой Когтей. — В последнее время гости нечасто нас посещают. Верно, Ангус?
Он обращался к пустому месту рядом с собой.
Брута отчаянно пытался сохранить равновесие, потому что колесо принималось угрожающе раскачиваться при малейшем движении. Ворбиса они оставили в пустыне, двадцатью футами ниже. Он сидел, обхватив руками колени, и смотрел в никуда.
Колесо было приколочено горизонтально к макушке тонкого столба. И хватало его только-только, чтобы один человек мог свернуться на нем в неудобной позе. Впрочем, святой Когтей был полностью приспособлен для лежания в неудобной позе. Он был настолько тощим, что ему бы позавидовали даже скелеты. Из одежды на нем присутствовала только минималистическая набедренная повязка, едва различимая под длинными волосами и бородой.
Не заметить прыгавшего на столбе и вопившего «Ау!» и «Идите сюда!» святого Когтея было практически невозможно. В нескольких футах стоял столб пониже, на котором размещался старомодный сортир с дыркой в форме полумесяца на двери. Как объяснил святой Когтей, не стоит отказываться от
Брута слышал об отшельниках, они являлись своего рода одноразовыми пророками. Все они уходили в пустыню, откуда не возвращались, сделав выбор в пользу жизни отшельника, связанной с грязью и тяготами, с грязью и религиозными медитациями и просто с грязью. Некоторые из них усложняли себе жизнь тем, что наглухо замуровывались в кельях или устраивали какое-нибудь примитивное жилище на макушках столбов. Омнианская церковь поощряла отшельников на том основании, что помешанных следует отправлять туда, где они не смогут доставить тебе много неприятностей и где заботиться о них будет общество, пусть даже состоящее исключительно из львов и ящериц.
— Я подумывал о том, чтобы добавить еще одно колесо, — признался святой Когтей. — Вон там, чтобы утреннее солнышко лучше падало, понимаешь меня?
Брута огляделся. Вокруг, насколько хватало глаз, простирались камни да песок.
— По-моему, здесь солнцу ничего не мешает… — осторожно заметил он.
— Да, но на рассвете секунды кажутся часами, — объяснил святой Когтей. — Кроме того, Ангус говорит, что у нас должен быть внутренний дворик.
— Чтобы устраивать приемы с барбекю, — раздался в голове Бруты голос Ома.
— Гм, — нерешительно произнес Брута. — А какой именно веры ты святой?
Выражение смущения скользнуло по той небольшой части лица святого Когтея, что еще виднелась между бровями и усами.
— Честно говоря, никакой. Произошла ошибка. Родители назвали меня Свярианом Тойдеушем Когтеем, а потом, что действительно удивительно, кто-то обратил внимание на то, как ловко складываются буквы первых двух имен. После этого мой путь в жизни был предначертан.
Колесо закачалось. Кожа святого Когтея казалась почти черной от постоянного загара.
— Отшельничеством пришлось буквально, овладевать на ходу, — продолжил он. — Я — самоучка. Абсолютный. Невозможно отыскать отшельника, который обучит тебя отшельничеству, это несколько портит все представление.
— Э… но у тебя есть… Ангус? — спросил Брута, глядя на то место, где, по его представлению должен был находиться этот Ангус, или, по крайней мере, где он находился согласно представлениям святого Когтея.
— Сейчас он там, — резко сказал святой, показывая на совсем другую часть колеса. — Но он отшельничеством не занимается. Не обучен, понимаешь ли. Он здесь так, для компании. Клянусь, я бы просто
— Да, тут сойти с ума несложно, — согласился Брута и улыбнулся пустому месту, чтобы продемонстрировать свое расположение.
— На самом деле жизнь здесь не так уж плоха. Время тянется достаточно медленно, зато какое
