Ом думал об огненном ветре, а черепашка думала о бескрайних просторах пустыни, о чириканье и грустных вздохах богов, которые угасли до обычных джиннов и голосов в воздухе.
Боги, у которых не осталось верующих…
Ни одного. Даже одного верующего — и то достаточно.
Боги, которых оставили…
А что касается пламени веры, горящего в Бруте… Целый день Великий Бог Ом бродил по Цитадели, и за весь день ему удалось найти только одного верующего.
Б'ей Реж пытался помолиться.
Он давно уже не пробовал этим заниматься.
Да, конечно, были восемь обязательных ежедневных молитв, но, когда на землю спускалась чернильная ночь, вместе с ней приходили мысли: генерал-иам прекрасно понимал, что такое эти обязательные молитвы. Привычка. Возможно, удобная пауза для размышлений. А еще — метод измерения времени.
Молился ли он когда-нибудь по-настоящему? Открывал ли душу и сердце чему-то вне себя или над собой? Наверное, да. Быть может, когда был молодым. Он даже не помнил, когда это было. Кровь смыла все воспоминания.
Он сам во всем виноват. Иначе быть не может. Он уже бывал в Эфебе. Столица, возведенная из белого мрамора на скале, что нависала над синим Круглым морем, даже понравилась ему. А еще он посещал Джелибейби, этих безумных жителей речной долины, которые верили в богов со смешными головами и помещали своих мертвых в пирамиды. Он бывал даже в Анк-Морпорке, на другом берегу моря; жители этого города верили в любого бога, пока у него или у нее были деньги. Да, в Анк-Морпорке были целые улицы, на которых теснились всевозможные храмы, словно карты в колоде. И никто никого не пытался сжечь — пожары, конечно, случались, но только в тех случаях, которые считались нормальными для Анк-Морпорка. Никто никого не трогал, каждый сам выбирал себе свой рай и свой ад, куда и направлялся той тропой, которая ему больше нравилась.
Сегодня он выпил слишком много вина. Обнаружь его тайные запасы квизиция, он бы через десять минут оказался на пыточном станке.
Да, в этом старине Ворбису не откажешь. Когда-то, давным-давно, квизицию можно было подкупить, но не сегодня. Главный эксквизитор вернулся к основам. В нынешние дни царила демократия острых ножей. А наиболее активно иски ереси велись на высших уровнях церкви. Ворбис объяснил все крайне ясно: выше по дереву — тупее пила.
О, куда же ушла та старая, добрая вера…
Он снова закрыл глаза, но продолжал видеть то рога на крыше храма, то фрагменты предстоящей бойни, то… лицо Ворбиса.
Ему понравился тот белый город.
Даже рабы там были довольны жизнью. Обращение с рабами подчинялось определенным правилам. Некоторые поступки по отношению к ним были запрещены. Рабы даже имели собственную цену.
О Черепахе он узнал именно там — и уловил в этом здравый смысл. «Вроде все разумно, — подумал он тогда. — Имеет смысл». Смысл, не смысл, а подобные размышления приведут его прямиком в преисподнюю.
Ворбис все о нем знает. Иначе и быть не может. Шпионы эксквизитора повсюду. Жаль Сашо, он принес немалую пользу. Интересно, сколько Ворбису удалось из него вытянуть? Неужели он все рассказал?
Ну конечно, а как же еще? Он наверняка все рассказал.
Что-то внутри Б'ей Режа оборвалось.
Генерал-иам посмотрел на висевший на стене меч.
А почему бы и нет? Все равно ему уготованы вечности вечностей в огненных преисподних…
И это знание в некотором роде дарует свободу. Когда самое меньшее, что с тобой могут сделать, — это все, что угодно, самое большее уже не кажется столь ужасным. Если его собираются сварить, как ягненка, почему бы не быть зажаренным, как барану?
Генерал-иам с трудом поднялся на ноги и после пары попыток снял ножны со стены. Покои Ворбиса неподалеку, если, конечно, он сумеет подняться по лестнице. Один удар, и все будет кончено. Он мог разрубить Ворбиса пополам без малейшего усилия. А потом… возможно, потом ничего не случится. Где-то живут люди, разделяющие его взгляды. В любом случае можно спуститься к конюшням, а к рассвету его ищи-свищи. Может, ему даже удастся добраться до Эфеба, пересечь пустыню…
Он протянул руку к двери, попытался нащупать ручку.
Та повернулась сама собой.
Дверь приоткрылась, и Б'ей Реж в страхе отшатнулся.
За ней стоял Ворбис, лицо его, озаренное мерцающим светом масляной лампы, выражало мягкую озабоченность.
— Прошу простить меня за столь поздний визит, господин, — промолвил эксквизитор. — Но мне показалось, что нам просто необходимо поговорить. О завтрашнем дне…
Меч выпал из руки Б'ей Режа.
Ворбис наклонился вперед.
— Что-нибудь не так, брат?
Он улыбнулся и вошел в комнату. Два инквизитора в капюшонах скользнули следом.
— Брат, — повторил Ворбис.
И закрыл дверь.
— Ну, как тебе там? — участливо осведомился Брута.
— Буду греметь, как горошина в горшке, — проворчала черепашка.
— Могу добавить соломы. И смотри, что еще принес.
Пучок зелени упал на голову Ома.
— Взял на кухне, — пояснил Брута. — Шелуха и капустные листы. Я их украл, а потом подумал, что это ведь не может считаться воровством, раз я взял их для тебя…
Дурной запах полусгнивших листьев явно свидетельствовал о том, что Брута совершил преступление, когда овощи находились уже на полпути к помойке, но Ом ничего не сказал. Не сейчас.
— Все верно, все верно… — только и пробормотал он.
Должны быть другие, утешал он себя. Обязательно. За городом. А здесь все извращенно и неестественно. Но… перед Великим Храмом собралось столько паломников. Это были не просто сельские жители, то были самые преданные из самых преданных. Целые деревни складывались деньгами, чтобы послать сюда паломника, который бы помолился за всех. Но пламени веры не было. Был страх, благоговейный ужас, было страстное желание, была надежда. Все эти эмоции имеют свои запахи. Но пламени веры не было.
Орел бросил его недалеко от Бруты. Спустя некоторое время он… очнулся. Первые смутные воспоминания касались того, как он жил в образе черепахи. А сейчас он помнил, как был богом. На каком расстоянии от Бруты эти воспоминания начнут затухать? В миле от мальчика? В десяти? Как это произойдет? Почувствует ли он, как из него уходят знания, как он вновь превращается в жалкую рептилию? Но, возможно, останется часть, которая будет помнить — всегда и безнадежно…
Великий Бог Ом содрогнулся.
Ом сидел в плетеном коробе, висевшем на плече Бруты. Там и в лучшие времена было не слишком удобно, а сейчас короб часто трясся, поскольку Брута пританцовывал от утреннего морозца.
Некоторое время спустя появились конюхи, ведущие лошадей. Кое-кто одарил Бруту странным взглядом. Ну а Брута всем улыбался. Это показалось ему лучшим поведением в такой ситуации.
Он уже начинал испытывать голод, однако оставить свой пост не смел. Ему приказали стоять здесь. Но потом донесшиеся из-за угла звуки заставили его таки сделать несколько шагов, чтобы выяснить, что там происходит.
От площади его отделяло крыло здания, и похоже было, что там готовится к походу еще один отряд.
О существовании верблюдов Брута знал. В деревне, где жила его бабушка, была пара этих животных.
