иной мир, с духовными интересами, не вмещавшимися в узкие рамки амьенского окружения.
Смерть госпожи Дюшень в середине 80-х годов была для Жюля Верна невосполнимой утратой, как и смерть Этцеля, последовавшая в 1886 году. Почти одновременно в этом же роковом году писатель был тяжело ранен в ногу умалишенным племянником, одним из сыновей Поля Верна, который покушением на его жизнь хотел взбудоражить общественное мнение. Дядя, объяснил он на следствии, недостаточно оценен и должен был понести наказание за то, что не захотел баллотироваться во Французскую академию…
Револьверная пуля, так и не извлеченная из сустава, лишила Жюля Верна подвижности, и с тех пор поневоле он становится «амьенским затворником».
Жюль Верн во дворе своего дома в Амьене. У дверей его жена Онорина. Фотография 90-х годов.
Жан Жюль-Верн не скрывает и того, что наибольшие огорчения причинял писателю его единственный сын, чья биография до сих пор оставалась «закрытой». Человек способный и умный, но крайне неуравновешенный и разнузданный, Мишель Верн был типичным представителем «золотой молодежи» – вел беспутную жизнь, попадал в неприятные истории, делал бессчетные долги и так далее. Скандальные похождения Мишеля, переговоры с ним в присутствии полицейских чиновников, его просроченные векселя и долговые расписки, счета из магазинов и ресторанов стоили не только больших денег, но и омрачали существование Жюля Верна. И даже позже, когда Мишель несколько остепенился, его коммерческие аферы, всякий раз приводившие к банкротству, выбивали писателя из колеи. Одна из очередных финансовых катастроф, грозившая Мишелю долговой тюрьмой, совпадает по времени с продажей «Сен-Мишеля III». Если так, то легко понять, почему он расстался с яхтой. А когда несколько лет спустя прогорела основанная Мишелем компания по изготовлению калориферов, отец снова спас его от суда и бесчестия, выложив почти все сбережения – 100 000 франков! Потом лопнула велосипедная фабрика, потом разорилось горнорудное предприятие…
Непритязательный в личном обиходе, Жюль Верн не терпел расточительства даже в малом. Однажды, рассказывает внук, в ту пору, когда он уже примирился с сыном, Мишель приехал в Амьен в новом шикарном пальто и, чтобы предупредить упреки, радостно произнес:
– Мне удивительно повезло! Купив эту вещь за тысячу франков, я сделал хорошее дело. Пальто прослужит мне десять лет и обойдется всего-навсего по сто франков в год.
– Да, тебе повезло, – ответил отец. – Ты сделал хорошее дело. А я шью себе пальто раз в десять лет за сто франков и потом отдаю в перелицовку.
Чем старше становился Мишель, тем больше тянулся Жюль Верн к непутевому сыну и его семье, и тем сильней разгорались зависть и злоба дочерей Онорины, с нетерпением ожидавших наследства. В конце концов этот мнимо благополучный буржуазный дом превратился в «клубок змей». Кабинет писателя, куда никто не имел права входить, был для него не только убежищем, но и крепостью.
В такой обстановке он жил и работал последние два десятилетия. В 1888 году, к ужасу жены, падчериц и «респектабельного» амьенского общества, Жюль Верн выставил свою кандидатуру в Муниципальный совет по списку «красных», за которых голосовали преимущественно жители рабочих окраин.
В накаленной атмосфере движения «буланжистов», стремившихся ликвидировать республиканский строй и восстановить монархию, в период разнузданной пропаганды шовинизма и военного реванша Жюль Верн недвусмысленно дал понять, что, хотя и не принадлежит ни к одной из политических партий, ближе всех ему по духу социалисты.
С той же скрупулезностью, с какой он правил корректуры романов, Жюль Верн свыше пятнадцати лет (до 1904 года) выполнял обязанности муниципального советника, заботясь о благоустройстве и культурных нуждах города.
В садике по другую сторону дома.
Жан Жюль-Верн подтверждает левые взгляды своего деда также графологической экспертизой, проведенной Пьером Луисом, признавшим Жюля Верна на основании его почерка «тайным революционером». Но, если внимательно прочесть его поздние романы, легко убедиться и без помощи графологии, что писатель был настроен весьма скептически к современной ему буржуазной демократии, доказавшей уже в то время полную неспособность обеспечить народу лучшее будущее.
Критика американского гигантизма, нахального делячества, погони за наживой, ужасов колониального гнета, использования научных достижений во вред людям, сатирические выпады против реакционной политики и военных приготовлений великих держав – все это достаточно четко обозначено в его поздних романах: «Вверх дном», «Плавучий остров», «Флаг родины», «Властелин мира».
По-прежнему воспевая науку и научный прогресс, он стремился теперь доказать, что важна не только наука сама по себе: не менее важно, в чьих руках она находится и каким целям служит. Из романа в роман переходит образ разочарованного, непризнанного изобретателя, становящегося игрушкой враждебных «демонических» сил. Злодеи и деспоты, использующие силы науки ради наживы и усиления власти, неизбежно навлекают на себя гибель.
Когда он баллотировался в Муниципальный совет, на его рабочем столе лежала завершенная рукопись сатирического романа «Вверх дном», в котором действуют знакомые лица – члены балтиморского «Пушечного клуба». За истекшую четверть века после появления «С Земли на Луну» внешне как будто ничто не изменилось. Председатель Барбикон не утратил с годами неистощимой изобретательности. Математик Дж. Т. Мастон, с железным крючком вместо правой руки и гуттаперчевой заплаткой на черепе, как и прежде охвачен научным энтузиазмом. Капитан Николь с тем же азартом занимается испытанием новых взрывчатых веществ. Герои так же фанатично преданы своему любимому делу. И все же изменилось главное. Наука в руках вдохновенных артиллеристов из средства познания мира превратилась в орудие наживы.
На этот раз Барбикен выступает как один из организаторов промышленной компании по эксплуатации природных богатств… Северного полюса…[64] Дело «обещает прибыли, неслыханные в каких бы то ни было предприятиях, торговых или промышленных». Ничейная территория продается с аукциона. В схватке долларов и фунтов стерлингов американские дельцы с туго набитой мошной побеждают высокомерных английских дипломатов.
Чтобы добраться до каменноугольных залежей, надо растопить полярные льды, изменив расположение климатических поясов. Цель будет достигнута, если удастся «выпрямить» земную ось. Дж. Т. Мастон предлагает воспользоваться неимоверной силой отдачи от выстрела гигантской пушки.
Салон в доме Жюля Верна, обставленный по вкусу Онорины. На стене справа – ее портрет.
«Пушки! Опять пушки! – восклицает Жюль Верн. – …Неужели распоряжаться законами промышленности и законами космическими будут всесильные пушки?»
В помощь азартным артиллеристам приходит изобретение капитана Николя – «мели-мелонит», взрывная сила которого в три-четыре тысячи раз превосходит силу самых мощных взрывчатых веществ.
«Неизвестно, какой прогресс в этом деле сулит нам будущее, – с горечью замечает автор. – Быть может, скоро найдут средства уничтожать целые армии на любом расстоянии».
Новый пушечный выстрел Барбикена нарушает спокойствие во всем мире: моря и океаны затопят целые материки, с лица земли исчезнут многие государства и страны, в пучине вод погибнут целые народы. Но катастрофа не коснется Балтимора и балтиморского «Пушечного клуба». Компанией все предусмотрено: от перемещения земной оси не пострадают личные интересы акционеров и особенно – интересы богатой вдовы миссис Скорбит, вложившей свои капиталы в прибыльное предприятие Барбикена.
Как известно, математик Мастон из-за повергшего его наземь удара грома не дописал три нуля к цифре, выражающей в метрах длину окружности земного шара и затем по оплошности принял ее за сорок тысяч метров вместо сорока миллионов. В итоге ошибка возросла до двенадцати нулей! Для «выпрямления» земной оси понадобилась бы сила, в триллион раз превосходящая ту, которой располагали Барбикен и его друзья. Но писатель нисколько не грешит против истины в гротескном изображении бесчестных методов наживы, во имя которой американская промышленная компания, не задумываясь, поставила под угрозу судьбы и благополучие всего человечества.
Рабочий кабинет и одновременно спальня писателя. В этой более чем скромной комнате и прилегающей к ней библиотеке он был единственным безраздельным хозяином.
В ноябре 1893 года Жюль Верн закончил одно из своих лучших произведений, двухтомный