взбирались на мачты…Тут подвижные краны подымали чугунные массы, там, с помощью парового ворота, втаскивались тяжелые дубовые доски. Над машинным отделением как металлическое бревно раскачивался медный цилиндр. Спереди, по марсовым мачтам со скрипом подымались реи, сзади громадные леса скрывали какую-то еще не законченную постройку. Кто плотничал, кто паял, кто красил среди страшного шума и полнейшего беспорядка…На палубе была черная грязь, та британская грязь, которая обыкновенно покрывает улицы британских городов…

В течение пяти дней работы производились с лихорадочной поспешностью, так как проволочка наносила значительные убытки предпринимателям. Отплытие было окончательно назначено на 26 марта, а между тем, еще накануне, 25-го, палуба была загромождена лесами».

Но к вечеру все преобразилось. Леса были сняты, подъемные краны убраны, машины проверены, бункеры заполнены углем, погреба – съестными припасами, склады – товарами. Внутри и снаружи все было надраено, вымыто, сверкало чистотой. 26 марта на рассвете на мачтах реяли американский, английский и французский флаги. Клубы черного дыма валили из всех пяти труб.

И на этот раз не обошлось без жертв.

Прозвучала команда выбирать якоря. Предназначенная для их подъема специальная паровая машина в семьдесят лошадиных сил действовала при участии пятидесяти человек, которые одновременно должны были вращать шпиль.[40] В ту минуту, когда из воды стали выползать якоря, раздались страшные крики. Работавшие у шпиля матросы все, как один, были сбиты с ног. Лопнула шестерня, а кабестан, под тяжестью цепей повернув назад, ударил матросов в грудь и голову. Четверых убило, двенадцать ранило.

«На «Грейт Истерне», – замечает Жюль Верн, – эта катастрофа не произвела сильного впечатления, так как англосаксы, вообще довольно равнодушно относящиеся к смерти людей, в погибших матросах видели не что иное, как сломанные спицы колеса, которые можно заменить другими».

Раненых перенесли в лазарет, убитых перевезли на берег.

Наконец с помощью портового буксира удалось поднять якоря.

Могучий корабль медленно двинулся вперед по реке Мерси, миновал запруженную народом Ливерпульскую пристань и стоявшие на рейде суда. В честь «Грейт Истерна» подымались и опускались флаги, гремела музыка судовых оркестров, которую не могли заглушить неистовые крики «ура!» многотысячных толп на пристани.

Около трех часов вошли в пролив Святого Георга. С наступлением ночи береговая линия Уэльского графства совершенно исчезла из виду, а на следующий день потерялись в туманной дали неровные берега Ирландии. Когда земля была уже далеко позади, в океане поднялась буря.

Пароход-великан качался на волнах, как челнок. Чтобы не упасть с койки, приходилось за нее цепляться руками и ногами. Саквояжи и чемоданы перекидывало из стороны в сторону, двери хлопали, переборки трещали, тюки с товарами переваливались от борта к борту, дребезжали бутылки и стаканы, падала и разбивалась посуда. Угрожающе скрипели мачты, описывая в воздухе дугу. Пассажиры прятались по каютам. Лишь немногие выползали на палубу, проклиная злополучное путешествие и жестокую морскую болезнь.

Но как только буря утихла, жизнь на борту «Грейт Истерна» вошла в свою колею. По «бульварам» прогуливались нарядные дамы, дети затевали шумные игры, в переполненных ресторанах суетились лакеи, танцы в музыкальном зале сменялись импровизированными концертами, светские беседы в салонах – публичными лекциями и диспутами. Деловитые янки, небрежно развалясь на диванах, по любому поводу заключали пари. Сакраментальное слово «доллар» звучало у них в каждой фразе.

Среди разношерстной публики выделялись дельцы и банкиры, про которых говорили, что они могли бы купить на свои деньги десять «Грейт Истернов», но баснословная скупость и расчетливость заставляла их экономить центы. Большинство пассажиров переселялось с континента на континент с одной-единственной целью – разбогатеть на американской почве.

В толпе искателей приключений было немало авантюристов. Один выдавал себя за ученого-химика, будто бы нашедшего способ концентрировать питательные элементы целой бычачьей туши в мясной лепешечке величиной с пятифранковую монету. Другой – тоже «великий изобретатель» – надеялся извлечь немалую выгоду из сконструированной им машины в одну лошадиную силу, которая умещалась в футляре от карманных часов. Впрочем, от демонстрации механизма он предпочел уклониться. Зато притязания третьего были более откровенны: он вез в багаже тридцать тысяч кукол, способных произносить слово «папа» с американским акцентом.

Прошло несколько дней. Наступило первое апреля. «Атлантический океан, зеленый, как луг, освещенный первыми лучами весеннего солнца, был великолепен. Волны весело разбегались, а в молочно- белом кильватере, подобно клоунам, кувыркались морские свиньи».[41] Пассажирам роздали первоапрельский номер судовой газеты «Ocean Time», заполненный тяжеловесными шутками и большим объявлением о любительском концерте в двух отделениях, который состоялся в тот же вечер. В финале был исполнен британский национальный гимн «Боже, храни королеву», а потом, из уважения к Жюлю Верну и его соотечественникам, пианист сыграл Марсельезу.

3 апреля на горизонте показались айсберги, вышедшие из Девисова пролива. Нужно было внимательно следить, чтобы эти огромные глыбы не столкнулись с «Грейт Истерном». Белесая мгла сужала поле видимости. Опасность миновала, когда ветер разогнал тучи и туман рассеялся. «Однако на море все еще вздымались большие, изумрудные волны, окаймленные фестонами из белой пены».

5 апреля «Грейт Истерн» перерезал Гольфстрим. «Течение это выделяется среди Атлантического океана не только темным оттенком и повышенной температурой воды, но и тем, что самая поверхность его слегка выпуклая. Это настоящая река, которая течет между водяными берегами. По величине она занимает первое место на всем земном шаре. Миссисипи и Амазонка в сравнении с ней – ручейки».

Днем заметно потеплело. Повеяло весной. Дамы фланировали в легких туалетах. «Природа запаздывает иногда с переменой зимнего одеяния на весеннее, – модницы же никогда. Толпа гуляющих на бульварах все увеличивалась. Казалось, что находишься на Елисейских Полях в майский, солнечный день».

В ночь на 7 апреля налетел циклон. Резкий шквал ударил в передний бакборт корабля, сорвав обвесы с левого борта, в девяти метрах от поверхности моря. На волнах появились большие куски дерева. Новый порыв, сильнее первого, оторвал металлическую пластину, которая покрывала битенги, разбил и унес за собой перегородки левого борта. В трюме было около четырех футов воды. Море покрывалось новыми обломками, между которыми плавало несколько тысяч кукол, умевших произносить «папа» с американским акцентом.

В критическую минуту капитан Андерсон, подбежав к рулевому колесу, развернул «Грейт Истерн» на сто восемьдесят градусов – кормой к ветру, и это спасло корабль.

Опять не обошлось без жертв: сбитый шквалом, ударился головой о лапу якоря и, не приходя в сознание, умер молодой матрос.

Между тем волнение улеглось. Циклон, как и начался, столь же внезапно утих. Повеселевшие пассажиры гурьбой отправились завтракать. Тем временем в трюме образовалось целое озеро морской воды. Насосы усердно работали, возвращая ее океану.

На следующий день, 8 апреля, показалась трехмачтовая шхуна, идущая навстречу «Грейт Истерну». Без сомнения, на ней был лоцман, который должен был провести пароход в Нью-Йоркскую гавань.

Американцы, по своему обыкновению стали заключать пари:

– Десять долларов за то, что лоцман женат!

– Двадцать, что он вдовец!

– Тридцать, что у него рыжие бакенбарды!

– Шестьдесят, что у него на носу бородавка!

– Сто долларов за то, что он ступит на палубу правой ногой!

– Держу пари, что он будет курить!

– У него будет во рту трубка!

– Не трубка, а сигара. Пятьдесят долларов!

Завязался спор настолько бессмысленный, насколько были безрассудны люди, предлагавшие биться об заклад.

Наконец шхуна приблизилась. Капитан Андерсон приказал остановить корабль, и в первый раз за две