Я сказал доктору, что кот как раз у нее под ногами.

- Ага, - сказала она, - ну, прямо сейчас я не нуждаюсь в нас. Сначала я бы хотела поговорить с вами. Потом я поговорю с нами, а затем смогу поговорить с вами обоими вместе.

Она помолчала и посмотрела вниз.

- Нас нет, - добавила она.

Я сказал ей, что все это очень напоминает развод, но я не хочу разводиться с Белым Медведем, я хочу лишь справиться с его страхом перед грозой.

- Как вы, возможно, знаете, я - структурный психиатр. Вы знакомы с работами доктора Ватсона?

Я сказал ей о моем знакомстве только с Шерлоком Холмсом. Она проигнорировала мои слова.

- Ну, это неважно, - продолжала она. - Ватсон утверждает, что, представляя метод вербального сообщения, он мог бы рассмотреть такой общий интеллектуальный феномен, как мышление и чувствование, который, конечно, по его мнению, всегда является исследовательской базой наших структурных психиатров.

Я кивнул.

- Вот что я собираюсь предпринять, - продолжала она, - соединить состояние кота с моим состоянием. Главное, что мы должны сделать, - это выбрать между регулируемым регулированием и нерегулируемым регулированием, так как мы явно имеем в вашем случае ситуацию невроза, который, несомненно, вызван травматическим ответом на индивидуальную тревогу в детстве или, правильнее сказать, в котеночестве. Я понимаю, мы были бродячим котом, поэтому вы, возможно, не много знаете о нашем котеночестве.

Я подтвердил это.

- Наследственные неврозы могут, - продолжала она, как если бы обращалась к группе особенно бестолковых студентов, - подобно травматической ситуации индуцировать ситуационные неврозы.

Я старался сдержаться. Я сказал ей, что у Белого Медведя прекрасный характер.

- Ага, - снова сказала дама.

Было ясно, что «ага» и «мы» - ее самые любимые слова. Вдруг она двинулась к своей сумке и вытащила оттуда кассету.

- Это гроза, - сказала она. - У вас есть магнитофон?

Я сказал, что есть. Она протянула мне кассету и затем опустилась на четвереньки.

- Я хочу получить нашу реакцию на грозу. У вас есть фонарик?

Я снабдил ее фонариком и, прежде чем заняться кассетой, испытал дежавю. Все это очень напоминало рождественское утро с миссис Уиллс.

Кассета была подобием тех усыпляющих пластинок, которые люди ставят, чтобы услышать нежные шумы океана или спокойную музыку. Только в нашем случае все было наоборот. Почти сразу же комната наполнилась гудящим и рычащим грохотом в соединении с ударами и раскатами грома. Белый Медведь вскочил при самом первом ударе, даже до первого раската. Кот выбил фонарик из рук дамы, ударил ее по колену и на полной скорости бросился к шкафу в кухне.

- О, дорогой, - сказал она, быстро поднявшись и наблюдая за ним. - Нам это не нравится, правда?

- Нет, - сказал я, гримасничая, - нам не нравится.

Я пытался остановить ее, но она пошла за котом в кухню. Однако ей не удалось его поймать, и я увидел мчавшегося в спальню Белого Медведя и даму, гнавшуюся за ним.

К счастью, гроза быстро закончилась, и я не собирался ждать ее повторения.

- Мы вышли за окно, - сказала дама, - я видела, куда мы ушли, но решила не спускаться туда за нами.

Я сказал ей, что она приняла мудрое решение. Белый Медведь отправился на балкон, потому что считает его своим убежищем, но, возможно, после того как он там успокоится, она сможет там, на балконе, мило побеседовать с котом. Дама согласилась и довольно скоро вернулась к нашему разговору.

- Итак, - сказала она, усаживаясь, - мы не очень общительны, верно?

И снова я сдержался. Я сказал ей, что Белый Медведь по-своему, во всяком случае со мной, чрезвычайно общителен.

- Ага, - сказала она, - могу я спросить, как же он общается с вами?

Я отметил раздражение в ее голосе, но был непоколебим.

- Мы разговариваем, - сказал я.

- Мы разговариваем? - переспросила она. - Вы имеете в виду, вы разговариваете?

- Нет, - твердо сказал я, - мы оба разговариваем. Я говорю ему, а он мне.

- Вы имеете в виду, что мы говорит вам? Тут и я почувствовал острое раздражение.

Я еще раз повторил ей, что мы действительно это делает, особенно когда я рассказываю нам о том, что мне хотелось бы, чтобы мы сделали, и мы говорит мне, что не хочет этого делать.

- Мистер Эмори, - заявила она спокойно, - коты не разговаривают.

Я хотел было сказать, что, конечно, она потратила страшно много времени на чтение книг, чтобы сообщить мне такую новость, но воздержался. Вместо этого я спросил: почему же тогда она собирается выйти на балкон поговорить с Белым Медведем?

- Я разговариваю, - сказала она жестко, - а мы не разговариваем. То, что мы дает мне, - это картины, образы, если хотите.

- Тогда это что-то вроде телевидения? - спросил я.

Она кивнула.

- Я как раз хотела спросить у вас. Мы смотрим телевизор?

Я покачал головой, в первый раз улыбнулся ей и сказал:

- Я думаю, что телевизор может быть слишком вреден для кота - в программах столько разных собак, но никогда не бывает котов, их нет даже в семейных передачах. Коты появляются только в рекламе кошачьей еды.

- Много ли времени мы проводим у зеркала, - спросила она, - глядя на нас?

Я ответил, что кот никогда не делает ничего подобного. Он не тщеславен, и в любом случае в зеркале он видит всего лишь другого кота, а ему это не может нравиться, так как он хочет быть одним-единственным котом.

Дама ухватилась за эту идею:

- Вы имеете в виду, что он нетерпим к другим котам?

- Пожалуй, что так, - согласился я.

- Ага, - сказала она, - и вы, как я поняла, живете один?

Я кивнул.

- Я думаю, - сказала она, - что начинаю докапываться до причин. Знаете, зрительный образ, который я получила от нас, был ярко-красного цвета.

- Красный? - удивился я. - Я думал, что коты не различают цветов. Она покачала головой:

- Нет, последние исследования доказали, что это не так. Коты отличают некоторые цвета, и красный цвет обозначает нечто особенное.