Вагонетка состояла из сиденья для водителя и объемистого грузового отделения. В грузовом отделении лежала ракета с ядерной боеголовкой.

Она была очень тяжелой.

Мусор даже не мог представить себе, насколько она тяжела, потому что сдвинуть ее руками было просто невозможно. Она была длинной и обладала цилиндрической формой. Она была холодной. Проводя рукой по ее изогнутой поверхности, он едва мог поверить в то, что такая холодная мертвая глыба металла когда-нибудь может стать причиной такого адского жара.

Он нашел ее утром. Тогда он вернулся в подземный гараж и взял там лебедку. Потом он принес лебедку обратно и обмотал цепь вокруг ракеты. Через полтора часа она уютно опустилась в электровагонетку, носом кверху. На носу стоял штамп: A161410USAF. Шины вагонетки, изготовленные из литой резины, значительно осели, когда ракета опустилась вниз.

Он приближался к концу коридора. Впереди его ждал большой грузовой лифт, двери которого были ожидающе распахнуты. Но электричества, конечно, не было.

«Надо поднять ее вверх с помощью лебедки», – прошептал его внутренний голос.

Но где он найдет цепь длиной в пятьсот футов? Может быть, сварить несколько цепей в одну? Но будет ли сварной шов достаточно прочен? Трудно сказать.

Он ласково провел рукой по гладкой поверхности ракеты.

Любовь всегда найдет выход.

Оставив ракету в вагонетке, он пошел по лестнице наверх. На такой базе ни в чем не может быть недостатка. Он найдет все, что ему нужно.

Он миновал два пролета и остановился, чтобы перевести дыхание. Внезапно он подумал: «Облучился ли я?» Они экранируют радиоактивные вещества с помощью свинца. Но в фильмах, которые показывают по телевизору, люди, имеющие дело с радиацией, всегда носят защитные костюмы и индикаторы, которые меняют цвет, когда доза превышает допустимую. Потому что радиация бесшумна. Ее нельзя увидеть. Она просто проникает в твою плоть. И ты даже не знаешь, что болен, до тех пор пока тебя не начнет рвать, и у тебя не станут выпадать волосы, и тебе не придется бегать в туалет каждые несколько минут.

Ждет ли его все это?

Он обнаружил, что это его нимало не заботит. Он поднимет эту бомбу наверх. Чего бы ему это ни стоило, он поднимет ее наверх. Чего бы ему это ни стоило, он привезет ее в Лас-Вегас.

Он должен искупить свою вину за тот ужасный проступок, который он совершил в Индиан Спрингс. Если для того чтобы искупить свою вину, ему надо будет умереть, то он умрет.

– Я готов отдать за тебя жизнь, – прошептал он в темноте и снова стал взбираться по лестнице.

Ранним утром они сидели у костра, который Ларри разжег около часа назад. На них были теплые пальто и перчатки. Они пили уже по второй чашке горячего кофе. Температура была около тридцати пяти градусов по Фаренгейту. Небо было облачным и мрачным. Коджак дремал у костра, пододвинувшись к огню так близко, насколько это было возможно.

Глен Бэйтмен собрал пластмассовые тарелочки с остатками завтрака и, взяв лопату, отправился закапывать их в стороне от лагеря. Остальные проводили его взглядами.

Труднее всех в этом путешествии было именно Глену. Он был самым старым из них, старше Ральфа Брентнера на двенадцать лет. Но непостижимым образом он облегчал жизнь другим. Он постоянно иронизировал, но ирония его была мягкой. То обстоятельство, что он умудряется идти день за днем, производило на всех глубокое впечатление. Ему было пятьдесят семь, и Стью заметил, как в холодные утра он массирует суставы своих пальцев, кривясь от боли.

– Сильно болит? – спросил у него вчера Стью примерно через час после того, как они отправились в путь.

– Аспирин помогает. Это артрит, но сейчас он далеко еще не тот, каким будет лет через пять – семь. А честно говоря, Восточный Техас, я не думаю прожить так долго.

– Ты действительно думаешь, что он убьет нас?

И Глен Бэйтмен сказал странную фразу:

– Я не испугаюсь зла. – И эта фраза положила конец обсуждению.

До них доносился звук лопаты, вгрызавшейся в морозную землю, и ругательства Глена.

– Отличный он парень, правда? – сказал Ральф.

Ларри кивнул.

– Я всегда думал, что все эти преподаватели колледжей – просто размазни, но к нему это явно не относится. Знаете, что он ответил мне, когда я его спросил, почему бы просто не бросить это дерьмо на дороге? Сказал, что мы не должны начинать все это дерьмо сначала. Сказал, что мы и так уже по уши вымазались в старом дерьме.

Коджак вскочил и побежал посмотреть, что делает Глен. До них донесся голос Глена:

– Где ты был, старый ленивый увалень? А я уж начал думать, куда это ты смылся? Ну что, хочешь, что б я тебя тоже похоронил?

Ларри усмехнулся и снял с пояса шагомер. Каждый вечер он записывал, сколько они прошли за день.

– Могу я взглянуть на твой листок? – спросил Стью.

– Конечно, – ответил Ларри.

Стью взял листок и, вооружившись ручкой, проделал некоторые вычисления.

– Ну что ж, сейчас мы проходим больше миль в день, чем сначала, но нам остается еще более четырехсот миль. Черт, мы не прошли еще и половины пути.

Ларри кивнул.

– Ты прав – мы идем быстрее, потому что дорога идет под уклон. Но прав и Глен. Куда нам торопиться? Этот парень просто прикончит нас, как только мы туда доберемся.

– Знаешь что, я просто в это не верю, – сказал Ральф. – Конечно, мы можем погибнуть, но это не произойдет так просто: раз – и все. Иначе Матушка Абагейл не послала бы нас туда.

Глен подошел к лагерю вместе с Коджаком.

– Поднимем их, Коджак? Давай?

Коджак завилял хвостом.

– Он говорит: «Лас-Вегас или смерть», – заявил Глен. – Так что пошли.

Они поднялись по насыпи I-70, и начали свой дневной путь.